Я долго думала, что писать здесь, а главное - зачем.

У нас в семье не принято говорить о войне и политике.
Как у моих бабушки и деда, прошедших оккупацию и дошедших до Пруссии в 40-х. Они никогда не говорили про войну.

Война способна заполнить всё человеческое существование: страхом смерти, болью от потерь, яростью от этой боли, ощущением собственной ничтожности.
Война и политика не оставляют места для жизни.
Поэтому домой мы войну не пускали.

Закончили мы говорить про войну, когда родился сын. Хоть вместе с поздравлениями близких, Мише пришли угрозы от укрофашистов: «Вырежем твою сучку со щенком» на наш домашний адрес.

Когда один за одним уходили Мишины товарищи. Хорошо помню Ваню Севера,командира, погибшего при выполнении БЗ… Помню как приезжал, отдавал вещи для Родиона от своих уже выросших сыновей.

Игоря Иваныча в песочнице помню. Миша по делам уехал, Мира тоже, а детей выгуливать нужно, вот мы и сидели с первым командующим ополчения возле песочницы, говорим о пустяках,пока Ульяна с Родионом строили песчаные замки. И ни одного слова о войне.

Нельзя. Хотя бы здесь, при детях.

Когда Миша ушел добровольцем в день рождения сына 22.10.22 года, мы шутили, уложили Родиона спать, выкурили перед машиной по сигарете, и Миша уехал.

И за весь этот год Родион не увидел свою мать, тоскующую и плачущую. В разобранном состоянии. У нас не было ни одного разговора в семье, что Миша может не вернуться. Ни одного. «Папа уехал в командировку по работе, папа вернется».

*Хотя думать об этом мне, к своему ужасу, приходилось. Потому что папа уезжал добровольцем, а это значит: без льгот, без выплат, без какой либо защищенности семьи в случае смерти, и никому не докажешь что Родион - сын участника СВО.

Когда зимой Миша ушел на передовую Авдеевского направления, и мне командир, звонил, неведомо откуда узнав номер: здравствуйте, Ольга! Меня зовут Эрнест… вы знаете, Миша сейчас не будет на связи, я не знаю сколько, я правда, не знаю…вы только не волнуйтесь, вы если что звоните, только не волнуйтесь… И после этого две недели тишины… И только комментарии Прапора: «да, там сейчас жарковато…»

А потом вышел на связь, голос бодрый:
- Ну, как дела?
- Хорошо, как у тебя?- сама в это время ребенка везу на скорой с подозрением на ковид.
- Хорошо всё. - и фоном слышатся разрывы.

А что? Говорить, что у Родиона ковид? Так Миша ничем сейчас не поможет, только расстроится.
А ему? Жаловаться на разрывы, что война идёт? Так я и так всё понимаю.

И вот так ни слова о войне.

Вся война была здесь в «Солдатской правде» и там, на передовой.

Родиону запрещено было заглядывать в папин компьютер. Как теперь в мамин.

Война к нам домой постучалась, топором в дверь. В 9:45 утра.
Да и кто же стучали? Те укрофашисты, писавшие угрозы на домашний адрес?

Нет, свои же. Четко уверенные, что делают хорошее дело, что «берут» не ополченца и добровольца, а «подонка», как военнослужащих назвал Соловьев, и отправляют его отдавать долг Родине.

Выхожу я в коридор, надевать ботинки, скрученному босому Мише.
Говорю: Что ж вы, ребята, делаете? Человек три раза на фронте добровольцем служил, Донецкий аэропорт, Сватово, Авдеевка, пропавших без вести ищет…

Мне паренек, который Мишу скручивал: Женщина, давайте без лирики!

Смотрю я на его глаза из под маски. Молодой совсем, мой ровесник. *б твою мать, думаю, «лирика»… Ты, дружочек, только школу заканчивал, когда Миша в 2014 воевать туда уехал!

Посмотрела, но в слух не сказала.

Не смогла. У нас в семье не принято говорить о войне.