Some SEO Title
Посты
Some SEO Title
График публикаций площадки
Всего 15 постов в 1 канале
Хозяева сразу не заметили, что их собаки замерли. Чип смотрел на Марси с настороженностью, а та на него с чисто женским любопытством. Когда до Оли и Мити дошло, что их питомцы стоят, они встретились взглядами…
Апрель выдался тёплым и сухим. Земля, напоенная обильным мартовским снегом, активно пробуждалась, меняя все планы дачников.
Они потянулись на свои заветные шесть соток ещё в первой декаде месяца. Влилась в их дружный коллектив и Ольга Шведова...
Дача в живописном местечке в двадцати километрах от города была подарена дедом. Сорок лет он с бабушкой Ольги, Людмилой Максимовной, холил и лелеял своё детище. Когда драгоценная супруга ушла в мир иной, дед загрустил и практически переехал жить на дачу.
Ольга тоже любила дачу деда. В детстве, приезжая в Малиновское, она думала, что попала в сказку. Дед был талантливым резчиком по дереву и не скупился на украшения своего детища.
Резные наличники, фигурки сказочных персонажей, забавные поделки из дерева, умело размещённые на участке, придавали обычной даче особый, волшебный вид.
Вот из-под куста смородины выглядывает хитрая мордочка лисы, а тут на пеньке улыбается во весь рот колобок, а там, возле ажурной беседки, приветствует гостей деловитый гном.
Каждый год расположение персонажей, вырезанных дедом из дерева, менялось, и Ольга по новой открывала загадочный мир, восхищаясь и удивляясь.
Дед радовался, как ребёнок, когда внучка охала и ахала, хлопала в ладоши и заливисто смеялась.
Наряду с развлечениями дед с бабкой потихоньку приучали внучку к работе на земле. Бабушка рассказывала ей о каждом кустике, овоще или фрукте, показывала, как удалять сорняки, окучивать грядки, поливать.
К двадцати годам Ольгу можно было смело называть опытной дачницей. Дед говорил:
— Знаешь, внуча, я иногда ностальгирую по временам СССР, много в нём было хорошего, но больше всего мне нравится его главное достижение – дачи! Это ж скольким людям они принесли радость, не перечесть. Вот и ты счастлива здесь.
Она не спорила с ним, потому что считала, что так оно и есть. Ольга любила дачу со всеми её делами и заботами.
Однажды дед позвонил внучке и попросил внепланово приехать к нему.
У них состоялся тяжёлый разговор:
– Оленька, тут такое дело... Здоровье меня подводить стало, а дача внимания требует. Понимаю, что взваливаю на тебя непростое дело, но что поделать.
Не смог я Анну, маму твою, к земле приучить, моя ошибка. Хорошо, хоть с тобой всё получилось.
Ты уж не серчай на меня, прими дачу в дар. К нотариусу съездим, всё по чести оформим, а я сколько смогу, помогу...
*****
Три года, как не стало и деда. Ольга, разменяв тридцатник, успела и замужем побывать, и развестись, и собаку завести. С детьми только не случилось, но она на отчаивалась, надеялась ещё встретить своего единственного...
Наметив поездку на дачу на ближайшую субботу, оставшиеся дни она жила в предвкушении встречи с любимым местом.
Родителям она позвонила и поставила в известность, что в выходные она на дачу. Мама, как всегда, фыркнула, папа просто согласился.
— Лучше бы мужа себе хорошего нашла, чем над грядками кверху попой стоять, — поворчала мама.
Ольга жила отдельно от родителей, выплачивая ипотеку за свою вполне уютную полуторку. Они так и не разделили с ней её пристрастия к дачным делам, позволяя себе лишь иногда, может, два-три раза за лето наведаться туда, чтобы сорвать спелую ягоду или покачаться на качелях в саду.
Кстати, бывший муж тоже так и не понял, что за радость в ковырянии в земле и сидении на веранде за чашкой чая. Саня любил шумные тусовки, походы в клубы и отдых в Турции...
Когда трёхлетняя Марси услышала от хозяйки слово «дача», она испытала истинную радость и присоединилась к Ольге в её нетерпении.
Проще говоря, две прекрасные дамы никак не могли дождаться субботы: одна занималась сбором необходимых вещей, другая, не понимая, когда поедут, повизгивала от счастья каждый раз, когда Ольга выводила её на прогулку.
— Какая-то нервная у нас обстановочка, Марси. Надо успокоиться, а то так можно и глупостей натворить, типа – сорваться пораньше, забив на работу, — определила их состояние Ольга.
Настала долгожданная суббота. Они не стали тянуть время – с раннего утра загрузили в старенького трудягу «Форда» свои нехитрые пожитки и выехали со двора современного микрорайона, помахав ручкой и хвостом бездушным многоэтажкам...
*****
Мамин звонок привёл Митю Скворцова в некоторое замешательство. Он уже лет семь жил один, навещая маму. В тридцать два года жениться у него желания не было, заводить детей тем более.
Он был женат на своей работе.
Пять лет назад, чтобы совсем не закостенеть в кабинетах и двухкомнатной квартире на девятом этаже, Митя в качестве компаньона приобрёл щенка колли черно-белого окраса.
Разум айтишника не стал придумывать звучную кличку для пса, так щенок стал Чипом. Как-то один из собачников из их двора, услышав, как Митя зовёт собаку, изрёк:
— Что за дурацкая кличка для такого роскошного пса?
Сам-то он назвал своего мопса Ричардом. Видимо, подразумевалось Ричард Львиное Сердце. Вот только мопс вечно ходил, распустив слюни и переваливаясь с боку на бок, что никак не ассоциировалось у Мити с легендарным королём.
— Митенька, ты же любишь свою маму? И не оставишь её в беде?
Когда мама начинала разговор с шантажа, Митя понимал, что ему придётся сделать что-то, что он априори не любит.
— Конечно, люблю, мамуль, — ответил он.
— Мне Катя тут горящую путёвочку в санаторий подогнала. Я так давно не отдыхала. Будь добр, поживи на даче две недельки. Ты же можешь удалённо поработать, я знаю.
Делать ничего не надо. Просто присмотри, да ягоды-огурчики кушай, а то жалко, пропадут без пользы, — щебетала мама.
Это было самое его нелюбимое. Дача раздражала Митю комарами, червяками, жуками, навязчивыми цветочными ароматами и запахом мокрой земли, паутиной, неожиданно прилипающей к лицу и ночными бабочками, порхающими у экрана ноутбука.
— Хорошо, — вздохнул он, чтобы не довести разговор до слёз и жалоб, — когда выезжать?
— Так в субботу, — ответила мама.
— Договорились!
Отключив телефон, Митя посмотрел на Чипа, развалившегося возле дивана:
— Ну, что, боец, поедем на дачу?
Чип обладал взрывным характером. Он бесконечно дрался с кобелями, ухаживал за «дамами», любил поесть и поваляться на диване.
Сегодня Митя первый занял такую большую и удобную лежанку. Чип поглядывал на него, ожидая, когда хозяин пойдёт на кухню или в туалет. Это был его шанс, который упускать нельзя.
Это у них была такая игра. Митя знал, что Чип займёт диван, едва он отлучится, но никогда не сгонял его, просто совестил словами, а потом пристраивался в уголочке и занимался своими делами, машинально поглаживая пса.
Слово «дача» мало что значило для Чипа. Он там практически не бывал, поэтому и никакой реакции не выдал.
Если маме нужно было подвезти какие-то вещи, Митя садился за руль своего «Рено» и быстренько доставлял маме необходимое. Пса он в такие поездки не брал.
Теперь им предстояло прожить там целых две недели. Митя составил список нужных продуктов и вещей. До поездки ещё было время, он всё успеет собрать и прикупить...
*****
Пропустив вперёд Марси, Ольга остановилась у калитки, осмотрела двор и прошептала, хихикая:
— Моя прееелессть!
Утро было в разгаре, дел было много, поэтому Ольга бодрым шагом пошла в дом, перенося привезённые вещи.
Переодевшись, она решила осмотреть участок. Надо было подмести нападавшую листву, подправить дорожки, убрать укрытия.
На улице стояла комфортная температура в районе восемнадцати градусов тепла, но ясно было, что к обеду ещё добавится...
Митя добрался до дачи ближе к обеду. Зайдя на участок, он схватился за телефон и набрал номер мамы. Та как будто ждала его звонка:
— Что случилось, сынуля?
— Мам, какие ягоды, какие огурчики, тут же всё ещё убирать и вскапывать надо, — возмутился он, услышав тихий смех матери.
— Варенье и маринованные помидоры с огурчиками в погребке. Кушай на здоровье. А с уборкой справишься, я знаю. И вот что, сын, физические упражнения на свежем воздухе полезны для здоровья, а я пошла на лечебные процедуры. Ой, что-то спину прихватило, — и мама отключилась.
Она шла по коридору санатория, посмеиваясь. Лидия Григорьевна знала, что сын даже не поймёт, что на дворе апрель. Он совсем со своим компьютером потерялся во времени.
Но и насчёт горящей путёвки она не соврала, просто не хотела разводить долгие уговоры, зная, как Митя не любит дачу...
*****
Субботний апрельский вечер радовал дачников, оставшихся с ночёвкой, лёгким тёплым ветерком и красивым закатом. Справившись с частью дел, Ольга решила прогуляться по посёлку.
Она взяла Марси на поводок, и они пошли вдоль улицы, наслаждаясь тишиной. Марси ловила чутким носом многочисленные запахи, а её хозяйка витала в своих мыслях.
Они свернули на соседнюю линию, чтобы сделать круг и вернуться к своему участку...
К вечеру Митя успел разгрести кое-какие дела на даче и отправился с Чипом прогуляться. Пёс вольготно чувствовал себя на длинном поводке и шёл зигзагами.
Митя, погрузившись в раздумья, телепался за ним, не обращая внимания на извилистость пути.
Они дошли до поворота на соседнюю линию и повернули...
Хозяева сразу не заметили, что их собаки замерли. Чип смотрел на Марси с настороженностью, а та на него с чисто женским любопытством.
Когда до Оли и Мити дошло, что их питомцы стоят, они встретились взглядами. Ситуацию перевернули собаки. Их, в отличие от людей, не смущали нормы поведения и прочее, они дружно потянулись друг к другу для более близкого знакомства.
Когда очнувшиеся хозяева потянули их к себе, те так взглянули на них, что Ольге и Мите ничего не оставалось, как дать волю питомцам.
На лицах обоих расцвели смущённые улыбки.
Однако Митя не совсем потерял бдительность и успел спросить, кто у Оли, девочка или мальчик. Та машинально ответила: «Девочка». Митя в ответ мотнул головой и не стал придерживать Чипа.
Всей компанией они наматывали круги еще около часа. Митя с Олей вели неспешный разговор, собаки занимались обнюхиванием территории и прочими собачьими делами...
*****
Прошёл год.
К концу апреля погода наконец-то стабилизировалась, радуя сухими и тёплыми днями. В это субботнее утро в трёхкомнатной квартире Скворцовых творился настоящий бедлам.
Марси и Чип метались от двери к хозяевам, радостно лаяли и от нервозности хватали в пасти всё, что им попадалось по пути. Митя с Ольгой сталкивались в проходах, таская с антресолей и кладовки какие-то вещи.
— Стояяять! — гаркнул Митя.
Все замерли.
— Так, вы, — он указал пальцем на собак, — сели тут и замерли! Ты, — повернулся он к Оле, — подошла ко мне.
Ольга, не ожидавшая такого приказного тона от мужа, покорно приткнулась к его плечу. Тот обнял её и сказал на ушко:
— Любовь моя, мы так никуда не уедем, только лбы себе порасшибаем. Давай посмотрим, что уже собрали, и тронемся в путь, — и поцеловал её в макушку.
— Да они как про дачу услышали, с ума посходили, — кивнула она на замерших в сидячем положении псов.
— Ой, да у тебя, как у них, хвост пистолетом на дачу, — рассмеялся Митя.
*****
Вот такой случился дачный роман. Скажу по секрету, что на дачу прекрасная половина семьи Скворцовых отправлялась в интересном положении: и Оля, и Марси ждали детей.
Ну, Оля-то одного, а вот Марси рассчитывала на пятерых…
Автор: ГАЛИНА ВОЛКОВА
Апрель выдался тёплым и сухим. Земля, напоенная обильным мартовским снегом, активно пробуждалась, меняя все планы дачников.
Они потянулись на свои заветные шесть соток ещё в первой декаде месяца. Влилась в их дружный коллектив и Ольга Шведова...
Дача в живописном местечке в двадцати километрах от города была подарена дедом. Сорок лет он с бабушкой Ольги, Людмилой Максимовной, холил и лелеял своё детище. Когда драгоценная супруга ушла в мир иной, дед загрустил и практически переехал жить на дачу.
Ольга тоже любила дачу деда. В детстве, приезжая в Малиновское, она думала, что попала в сказку. Дед был талантливым резчиком по дереву и не скупился на украшения своего детища.
Резные наличники, фигурки сказочных персонажей, забавные поделки из дерева, умело размещённые на участке, придавали обычной даче особый, волшебный вид.
Вот из-под куста смородины выглядывает хитрая мордочка лисы, а тут на пеньке улыбается во весь рот колобок, а там, возле ажурной беседки, приветствует гостей деловитый гном.
Каждый год расположение персонажей, вырезанных дедом из дерева, менялось, и Ольга по новой открывала загадочный мир, восхищаясь и удивляясь.
Дед радовался, как ребёнок, когда внучка охала и ахала, хлопала в ладоши и заливисто смеялась.
Наряду с развлечениями дед с бабкой потихоньку приучали внучку к работе на земле. Бабушка рассказывала ей о каждом кустике, овоще или фрукте, показывала, как удалять сорняки, окучивать грядки, поливать.
К двадцати годам Ольгу можно было смело называть опытной дачницей. Дед говорил:
— Знаешь, внуча, я иногда ностальгирую по временам СССР, много в нём было хорошего, но больше всего мне нравится его главное достижение – дачи! Это ж скольким людям они принесли радость, не перечесть. Вот и ты счастлива здесь.
Она не спорила с ним, потому что считала, что так оно и есть. Ольга любила дачу со всеми её делами и заботами.
Однажды дед позвонил внучке и попросил внепланово приехать к нему.
У них состоялся тяжёлый разговор:
– Оленька, тут такое дело... Здоровье меня подводить стало, а дача внимания требует. Понимаю, что взваливаю на тебя непростое дело, но что поделать.
Не смог я Анну, маму твою, к земле приучить, моя ошибка. Хорошо, хоть с тобой всё получилось.
Ты уж не серчай на меня, прими дачу в дар. К нотариусу съездим, всё по чести оформим, а я сколько смогу, помогу...
*****
Три года, как не стало и деда. Ольга, разменяв тридцатник, успела и замужем побывать, и развестись, и собаку завести. С детьми только не случилось, но она на отчаивалась, надеялась ещё встретить своего единственного...
Наметив поездку на дачу на ближайшую субботу, оставшиеся дни она жила в предвкушении встречи с любимым местом.
Родителям она позвонила и поставила в известность, что в выходные она на дачу. Мама, как всегда, фыркнула, папа просто согласился.
— Лучше бы мужа себе хорошего нашла, чем над грядками кверху попой стоять, — поворчала мама.
Ольга жила отдельно от родителей, выплачивая ипотеку за свою вполне уютную полуторку. Они так и не разделили с ней её пристрастия к дачным делам, позволяя себе лишь иногда, может, два-три раза за лето наведаться туда, чтобы сорвать спелую ягоду или покачаться на качелях в саду.
Кстати, бывший муж тоже так и не понял, что за радость в ковырянии в земле и сидении на веранде за чашкой чая. Саня любил шумные тусовки, походы в клубы и отдых в Турции...
Когда трёхлетняя Марси услышала от хозяйки слово «дача», она испытала истинную радость и присоединилась к Ольге в её нетерпении.
Проще говоря, две прекрасные дамы никак не могли дождаться субботы: одна занималась сбором необходимых вещей, другая, не понимая, когда поедут, повизгивала от счастья каждый раз, когда Ольга выводила её на прогулку.
— Какая-то нервная у нас обстановочка, Марси. Надо успокоиться, а то так можно и глупостей натворить, типа – сорваться пораньше, забив на работу, — определила их состояние Ольга.
Настала долгожданная суббота. Они не стали тянуть время – с раннего утра загрузили в старенького трудягу «Форда» свои нехитрые пожитки и выехали со двора современного микрорайона, помахав ручкой и хвостом бездушным многоэтажкам...
*****
Мамин звонок привёл Митю Скворцова в некоторое замешательство. Он уже лет семь жил один, навещая маму. В тридцать два года жениться у него желания не было, заводить детей тем более.
Он был женат на своей работе.
Пять лет назад, чтобы совсем не закостенеть в кабинетах и двухкомнатной квартире на девятом этаже, Митя в качестве компаньона приобрёл щенка колли черно-белого окраса.
Разум айтишника не стал придумывать звучную кличку для пса, так щенок стал Чипом. Как-то один из собачников из их двора, услышав, как Митя зовёт собаку, изрёк:
— Что за дурацкая кличка для такого роскошного пса?
Сам-то он назвал своего мопса Ричардом. Видимо, подразумевалось Ричард Львиное Сердце. Вот только мопс вечно ходил, распустив слюни и переваливаясь с боку на бок, что никак не ассоциировалось у Мити с легендарным королём.
— Митенька, ты же любишь свою маму? И не оставишь её в беде?
Когда мама начинала разговор с шантажа, Митя понимал, что ему придётся сделать что-то, что он априори не любит.
— Конечно, люблю, мамуль, — ответил он.
— Мне Катя тут горящую путёвочку в санаторий подогнала. Я так давно не отдыхала. Будь добр, поживи на даче две недельки. Ты же можешь удалённо поработать, я знаю.
Делать ничего не надо. Просто присмотри, да ягоды-огурчики кушай, а то жалко, пропадут без пользы, — щебетала мама.
Это было самое его нелюбимое. Дача раздражала Митю комарами, червяками, жуками, навязчивыми цветочными ароматами и запахом мокрой земли, паутиной, неожиданно прилипающей к лицу и ночными бабочками, порхающими у экрана ноутбука.
— Хорошо, — вздохнул он, чтобы не довести разговор до слёз и жалоб, — когда выезжать?
— Так в субботу, — ответила мама.
— Договорились!
Отключив телефон, Митя посмотрел на Чипа, развалившегося возле дивана:
— Ну, что, боец, поедем на дачу?
Чип обладал взрывным характером. Он бесконечно дрался с кобелями, ухаживал за «дамами», любил поесть и поваляться на диване.
Сегодня Митя первый занял такую большую и удобную лежанку. Чип поглядывал на него, ожидая, когда хозяин пойдёт на кухню или в туалет. Это был его шанс, который упускать нельзя.
Это у них была такая игра. Митя знал, что Чип займёт диван, едва он отлучится, но никогда не сгонял его, просто совестил словами, а потом пристраивался в уголочке и занимался своими делами, машинально поглаживая пса.
Слово «дача» мало что значило для Чипа. Он там практически не бывал, поэтому и никакой реакции не выдал.
Если маме нужно было подвезти какие-то вещи, Митя садился за руль своего «Рено» и быстренько доставлял маме необходимое. Пса он в такие поездки не брал.
Теперь им предстояло прожить там целых две недели. Митя составил список нужных продуктов и вещей. До поездки ещё было время, он всё успеет собрать и прикупить...
*****
Пропустив вперёд Марси, Ольга остановилась у калитки, осмотрела двор и прошептала, хихикая:
— Моя прееелессть!
Утро было в разгаре, дел было много, поэтому Ольга бодрым шагом пошла в дом, перенося привезённые вещи.
Переодевшись, она решила осмотреть участок. Надо было подмести нападавшую листву, подправить дорожки, убрать укрытия.
На улице стояла комфортная температура в районе восемнадцати градусов тепла, но ясно было, что к обеду ещё добавится...
Митя добрался до дачи ближе к обеду. Зайдя на участок, он схватился за телефон и набрал номер мамы. Та как будто ждала его звонка:
— Что случилось, сынуля?
— Мам, какие ягоды, какие огурчики, тут же всё ещё убирать и вскапывать надо, — возмутился он, услышав тихий смех матери.
— Варенье и маринованные помидоры с огурчиками в погребке. Кушай на здоровье. А с уборкой справишься, я знаю. И вот что, сын, физические упражнения на свежем воздухе полезны для здоровья, а я пошла на лечебные процедуры. Ой, что-то спину прихватило, — и мама отключилась.
Она шла по коридору санатория, посмеиваясь. Лидия Григорьевна знала, что сын даже не поймёт, что на дворе апрель. Он совсем со своим компьютером потерялся во времени.
Но и насчёт горящей путёвки она не соврала, просто не хотела разводить долгие уговоры, зная, как Митя не любит дачу...
*****
Субботний апрельский вечер радовал дачников, оставшихся с ночёвкой, лёгким тёплым ветерком и красивым закатом. Справившись с частью дел, Ольга решила прогуляться по посёлку.
Она взяла Марси на поводок, и они пошли вдоль улицы, наслаждаясь тишиной. Марси ловила чутким носом многочисленные запахи, а её хозяйка витала в своих мыслях.
Они свернули на соседнюю линию, чтобы сделать круг и вернуться к своему участку...
К вечеру Митя успел разгрести кое-какие дела на даче и отправился с Чипом прогуляться. Пёс вольготно чувствовал себя на длинном поводке и шёл зигзагами.
Митя, погрузившись в раздумья, телепался за ним, не обращая внимания на извилистость пути.
Они дошли до поворота на соседнюю линию и повернули...
Хозяева сразу не заметили, что их собаки замерли. Чип смотрел на Марси с настороженностью, а та на него с чисто женским любопытством.
Когда до Оли и Мити дошло, что их питомцы стоят, они встретились взглядами. Ситуацию перевернули собаки. Их, в отличие от людей, не смущали нормы поведения и прочее, они дружно потянулись друг к другу для более близкого знакомства.
Когда очнувшиеся хозяева потянули их к себе, те так взглянули на них, что Ольге и Мите ничего не оставалось, как дать волю питомцам.
На лицах обоих расцвели смущённые улыбки.
Однако Митя не совсем потерял бдительность и успел спросить, кто у Оли, девочка или мальчик. Та машинально ответила: «Девочка». Митя в ответ мотнул головой и не стал придерживать Чипа.
Всей компанией они наматывали круги еще около часа. Митя с Олей вели неспешный разговор, собаки занимались обнюхиванием территории и прочими собачьими делами...
*****
Прошёл год.
К концу апреля погода наконец-то стабилизировалась, радуя сухими и тёплыми днями. В это субботнее утро в трёхкомнатной квартире Скворцовых творился настоящий бедлам.
Марси и Чип метались от двери к хозяевам, радостно лаяли и от нервозности хватали в пасти всё, что им попадалось по пути. Митя с Ольгой сталкивались в проходах, таская с антресолей и кладовки какие-то вещи.
— Стояяять! — гаркнул Митя.
Все замерли.
— Так, вы, — он указал пальцем на собак, — сели тут и замерли! Ты, — повернулся он к Оле, — подошла ко мне.
Ольга, не ожидавшая такого приказного тона от мужа, покорно приткнулась к его плечу. Тот обнял её и сказал на ушко:
— Любовь моя, мы так никуда не уедем, только лбы себе порасшибаем. Давай посмотрим, что уже собрали, и тронемся в путь, — и поцеловал её в макушку.
— Да они как про дачу услышали, с ума посходили, — кивнула она на замерших в сидячем положении псов.
— Ой, да у тебя, как у них, хвост пистолетом на дачу, — рассмеялся Митя.
*****
Вот такой случился дачный роман. Скажу по секрету, что на дачу прекрасная половина семьи Скворцовых отправлялась в интересном положении: и Оля, и Марси ждали детей.
Ну, Оля-то одного, а вот Марси рассчитывала на пятерых…
Автор: ГАЛИНА ВОЛКОВА
Когда старушка умерла, после нее мало что осталось. Старая мебель, старый фикус и совсем маленький котенок. Его она подобрала за несколько дней перед смертью и не успела пристроить.
– Нехорошо, – сказала она своему Ангелу, – я ухожу, а он тут совсем один остается. Присмотри за ним, пока кто-то не заберет.
Ангел согласился. Он проводил старушку до порога, за которым начинался свет, а сам вернулся в квартиру присматривать.
– Ничего, – сказал он котенку, – сейчас придут родственники хоронить, кто-то тебя и возьмет.
Все время похорон они с котенком просидели под шкафом, чтобы не путаться под ногами.
– Понимаешь, – говорил ангел котенку, – они сейчас слишком заняты, им не до тебя. А потом ты к ним выйдешь.
Родственники, которые терпеливо все годы дожидались старушкиной смерти, похоронив ее, вернулись в квартиру, чтобы разобраться, какое осталось недвижимое имущество`. И тут у ним вышел котенок и обозначил, чтобы кроме недвижимого имущество есть еще и движимое, да к тому же весьма голодное.
– Ой, а это кто у нас`? – спросила какая-то внучатая племянница?
Ангел расслабился и улыбнулся – сейчас накормят.
– И что же с тобой теперь делать? – продолжали вопрошать у котенка.
Котенок мурчал, подставлял спинку и звал на кухню. Именно там в большом белом ящике хранилось все самое вкусное.
– Что делать, что делать`? Вынеси его во двор, кто-то подберет. Вечно, покойница к себе всякое зверье тащила, – раздался чей-то еще голос.
Ангел лишь увидел, как котенка взяли за шиворот и унесли. Пришлось лететь следом.
– Ничего, – говорил он котенку, оглаживая его шерстку, которая стала быстро намокать от падающих снежинок, – мы тут с тобой немного посидим и кто-то обязательно тебя к себе заберет.
И, действительно, не прошло и получаса как чьи-то детские руки схватили котенка и потащили.
– Мама, посмотри, какая киса`! – восторженно закричал мальчишечий голос.
Ангел облегченно улыбнулся и даже начал расправлять крылья, чтобы взлететь. Но тут котенка швырнули обратно к его ногам.
– Я тебе сколько раз говорила, не тащи домой этих блохастых`! – прогремел рассерженный женский голос, который потонул в обиженном детском плаче.
– Ну, с первого раза не получилось, – вздохнул ангел и притянул котенка к себе. Малыш мелко дрожал, но согласился еще немного подождать.
Ждать пришлось долго.
Мимо проходили чьи-то ноги, проезжали чьи-то колеса. Иногда пробегали чьи-то лапы и однажды к котенку сунулся чей-то любопытный влажный нос. Но суровый хозяйский оклик заставил владельца носа бежать в другую сторону.
Окончательно стемнело и снег пошел еще гуще. Котенок сжался в комочек, но ему это мало помогало.
– Так ты совсем замерзнешь, – растерялся ангел, – что же делать`? Я не могу тебя согреть.
Котенок не отвечал. Ему было совсем холодно.
Тогда ангел взмахнул крыльями, взметнув снежинки так, что какое-то время казалось что началась небольшая метель. А потом ветер стих, и вместо ангела рядом с котенком оказалась большая серая кошка. У нее уже не было крыльев, зато было тёплая шерсть и ласковые лапы. Котенок зарылся носом в ее толстый живот и понемногу согрелся.
Так они дожили до утра.
А утром кошке пришлось идти на добычу еды.
Ангел много чего видел за свою очень долгую жизнь. Он знал как тяжело жить иногда людям. Но он даже не догадывался, как невероятно тяжело приходится кошкам! Добыча еды в большом городе, где этой самой еды просто валом – оказалось делом весьма трудным. Почти невозможным.
Кошку пинали, на кошку кричали, иногда запускали чем-то тяжелым, иногда просто прогоняли.
– Люди, вы что? Мне же нужно совсем немного еды`! – хотел сказать Ангел, но не мог. Люди и друг друга не очень-то умеют слышать, что уж тут говорить об ангелах и каких-то кошках.
Так ни с чем кошка – замерзшая и голодная побрела к своему котенку.
– Бедная, что ж ты ходишь тут одна на таком холоде? – неожиданно над головой ангела раздался чей-то женский голос.
– Мур? – переспросил ангел.
– Вот и я о том же, быстро пошли ко мне домой греться!
Женщина была настроена решительно и даже наклонилась, чтобы взять ангела на руки. Тот едва успел увернуться.
– Нет, не меня, тут котенок! Он замерз! Он хочет есть`! Его бери!
Женщина едва поспевала за кошкой – а та бежала куда-то в темноту, к мусоркам.
– Мяу – позвал ангел.
– Кис-кис-кис, – позвала женщина, которая догадалась, что кошка не просто так ведет за собой.
В ответ лишь зазвенели падающие снежинки.
Ангел печально мяукнул.
–”Неужели, опоздал?” – подумал он.
И тут из-под дальнего контейнера кто-то осторожно пискнул.
– Иди сюда, мой маленький, – замурлыкала женщина и полезла под контейнер. Извлеченный оттуда котенок был жалок и мокр, но женщина не замечала этого.
– Ах ты ж мой красивый, ах ты ж мой пригожий, – ворковала она над ним.
–”Слава Богу, пристроил”, подумал ангел и уже хотел юркнуть в темноту, чтобы там расправить крылья, как его подхватили чьи-то теплые руки.
– Пошли домой, нечего шастать в такую холодрыгу.
И тут ангел увидел из-за плеча женщины другого ангела.
– Рад тебя видеть, коллега, – улыбнулся он, – не сильно замерз`? А то мы тебя еле вдвоем нашли.
– Так это ты ее ко мне направил, – воскликнул ангел-кошка.
– Если б она сама не захотела – у меня бы ничего не получилось. Да и то – пришлось побегать, поискать вас. Зато сейчас согреемся.
– Так я, это… – задумалась кошка, – вроде свою миссию уже выполнил.
– А ты что, куда-то торопишься? – улыбнулся второй ангел.
Ангел-кошка задумался и решил, что в ближайшие несколько десятков лет он, действительно, никуда не торопится.
Так и остались у женщины два ангела. Свой собственный и тот, которого она вместе с котенком с мусорки принесла.
Ведь недаром говорят – кто в свой дом кого согреться зазывает – тот и ангела нового в доме привечает...
Ирина Подгурская
– Нехорошо, – сказала она своему Ангелу, – я ухожу, а он тут совсем один остается. Присмотри за ним, пока кто-то не заберет.
Ангел согласился. Он проводил старушку до порога, за которым начинался свет, а сам вернулся в квартиру присматривать.
– Ничего, – сказал он котенку, – сейчас придут родственники хоронить, кто-то тебя и возьмет.
Все время похорон они с котенком просидели под шкафом, чтобы не путаться под ногами.
– Понимаешь, – говорил ангел котенку, – они сейчас слишком заняты, им не до тебя. А потом ты к ним выйдешь.
Родственники, которые терпеливо все годы дожидались старушкиной смерти, похоронив ее, вернулись в квартиру, чтобы разобраться, какое осталось недвижимое имущество`. И тут у ним вышел котенок и обозначил, чтобы кроме недвижимого имущество есть еще и движимое, да к тому же весьма голодное.
– Ой, а это кто у нас`? – спросила какая-то внучатая племянница?
Ангел расслабился и улыбнулся – сейчас накормят.
– И что же с тобой теперь делать? – продолжали вопрошать у котенка.
Котенок мурчал, подставлял спинку и звал на кухню. Именно там в большом белом ящике хранилось все самое вкусное.
– Что делать, что делать`? Вынеси его во двор, кто-то подберет. Вечно, покойница к себе всякое зверье тащила, – раздался чей-то еще голос.
Ангел лишь увидел, как котенка взяли за шиворот и унесли. Пришлось лететь следом.
– Ничего, – говорил он котенку, оглаживая его шерстку, которая стала быстро намокать от падающих снежинок, – мы тут с тобой немного посидим и кто-то обязательно тебя к себе заберет.
И, действительно, не прошло и получаса как чьи-то детские руки схватили котенка и потащили.
– Мама, посмотри, какая киса`! – восторженно закричал мальчишечий голос.
Ангел облегченно улыбнулся и даже начал расправлять крылья, чтобы взлететь. Но тут котенка швырнули обратно к его ногам.
– Я тебе сколько раз говорила, не тащи домой этих блохастых`! – прогремел рассерженный женский голос, который потонул в обиженном детском плаче.
– Ну, с первого раза не получилось, – вздохнул ангел и притянул котенка к себе. Малыш мелко дрожал, но согласился еще немного подождать.
Ждать пришлось долго.
Мимо проходили чьи-то ноги, проезжали чьи-то колеса. Иногда пробегали чьи-то лапы и однажды к котенку сунулся чей-то любопытный влажный нос. Но суровый хозяйский оклик заставил владельца носа бежать в другую сторону.
Окончательно стемнело и снег пошел еще гуще. Котенок сжался в комочек, но ему это мало помогало.
– Так ты совсем замерзнешь, – растерялся ангел, – что же делать`? Я не могу тебя согреть.
Котенок не отвечал. Ему было совсем холодно.
Тогда ангел взмахнул крыльями, взметнув снежинки так, что какое-то время казалось что началась небольшая метель. А потом ветер стих, и вместо ангела рядом с котенком оказалась большая серая кошка. У нее уже не было крыльев, зато было тёплая шерсть и ласковые лапы. Котенок зарылся носом в ее толстый живот и понемногу согрелся.
Так они дожили до утра.
А утром кошке пришлось идти на добычу еды.
Ангел много чего видел за свою очень долгую жизнь. Он знал как тяжело жить иногда людям. Но он даже не догадывался, как невероятно тяжело приходится кошкам! Добыча еды в большом городе, где этой самой еды просто валом – оказалось делом весьма трудным. Почти невозможным.
Кошку пинали, на кошку кричали, иногда запускали чем-то тяжелым, иногда просто прогоняли.
– Люди, вы что? Мне же нужно совсем немного еды`! – хотел сказать Ангел, но не мог. Люди и друг друга не очень-то умеют слышать, что уж тут говорить об ангелах и каких-то кошках.
Так ни с чем кошка – замерзшая и голодная побрела к своему котенку.
– Бедная, что ж ты ходишь тут одна на таком холоде? – неожиданно над головой ангела раздался чей-то женский голос.
– Мур? – переспросил ангел.
– Вот и я о том же, быстро пошли ко мне домой греться!
Женщина была настроена решительно и даже наклонилась, чтобы взять ангела на руки. Тот едва успел увернуться.
– Нет, не меня, тут котенок! Он замерз! Он хочет есть`! Его бери!
Женщина едва поспевала за кошкой – а та бежала куда-то в темноту, к мусоркам.
– Мяу – позвал ангел.
– Кис-кис-кис, – позвала женщина, которая догадалась, что кошка не просто так ведет за собой.
В ответ лишь зазвенели падающие снежинки.
Ангел печально мяукнул.
–”Неужели, опоздал?” – подумал он.
И тут из-под дальнего контейнера кто-то осторожно пискнул.
– Иди сюда, мой маленький, – замурлыкала женщина и полезла под контейнер. Извлеченный оттуда котенок был жалок и мокр, но женщина не замечала этого.
– Ах ты ж мой красивый, ах ты ж мой пригожий, – ворковала она над ним.
–”Слава Богу, пристроил”, подумал ангел и уже хотел юркнуть в темноту, чтобы там расправить крылья, как его подхватили чьи-то теплые руки.
– Пошли домой, нечего шастать в такую холодрыгу.
И тут ангел увидел из-за плеча женщины другого ангела.
– Рад тебя видеть, коллега, – улыбнулся он, – не сильно замерз`? А то мы тебя еле вдвоем нашли.
– Так это ты ее ко мне направил, – воскликнул ангел-кошка.
– Если б она сама не захотела – у меня бы ничего не получилось. Да и то – пришлось побегать, поискать вас. Зато сейчас согреемся.
– Так я, это… – задумалась кошка, – вроде свою миссию уже выполнил.
– А ты что, куда-то торопишься? – улыбнулся второй ангел.
Ангел-кошка задумался и решил, что в ближайшие несколько десятков лет он, действительно, никуда не торопится.
Так и остались у женщины два ангела. Свой собственный и тот, которого она вместе с котенком с мусорки принесла.
Ведь недаром говорят – кто в свой дом кого согреться зазывает – тот и ангела нового в доме привечает...
Ирина Подгурская
Платинум — кредитная карта с лимитом до 1 000 000 ₽. Оформить можно онлайн, нужен только паспорт. Если оформить по моей ссылке, вы получите бесплатное обслуживание навсегда
https://www.tbank.ru/baf/3GBFoHH2yAc
[Ссылка]
Кредитная карта «Платинум» — до 1 000 000 ₽ и беспроцентный период до 55 дней
https://www.tbank.ru/baf/3GBFoHH2yAc
https://www.tbank.ru/baf/3GBFoHH2yAc
[Ссылка]
Кредитная карта «Платинум» — до 1 000 000 ₽ и беспроцентный период до 55 дней
https://www.tbank.ru/baf/3GBFoHH2yAc
Он сидел на низенькой, грубо сколоченной из каких–то обрезков досок табуретке. Сам приносил её каждое утро, пристраивал у кассы, чуть сбоку, чтобы не мешать людям, садился, кряхтя и придерживаясь рукой за беленую стену домика, приподнимал голову, щурился и замирал.Когда солнце подкрадывалось к его месту, и становилось уже невмоготу терпеть его жар, старик переползал подальше. Они как будто играли в веселую детскую игру «салочки». Солнце сегодня вОда, оно ловит старика, а он, как может, уворачивается, волочет свою табуретку в темное пятно под старым вязом, прячется там. Но ненадолго. Небесное светило проворнее…
Высоченному, раскидистому вязу лет, пожалуй, столько же, сколько старику, а то и больше. Каждый год дерево сыпет вниз свои семена–монетки, они падают людям на голову, путаются под ногами, ветер играет ими, словно рассыпанными девчонкой бусинами, шуршит, а потом взметает и бросает в глаза, окна, подпихивает под двери. И все дворы в этих полупрозрачных, похожих иногда на сердечки, семенах. Их сотни, тысячи, столько, сколько детей ушло в тот год, проклятый, страшный, чёрный…
… — Куда вы их?! Маленькие же совсем! Опомнитесь! Вас Бог покарает! — кричали женщины, рвались вперед, толкая грудью перегородившие им дорогу черные стволы а в т о м а т о в, но солдаты отталкивали этих неугомонных баб, на кого–то просто кричали свои каркающие, непонятные ругательства, тех же из женщин, кто их особенно раздражал, б и л и. Матери заваливались назад, хватались за лицо, дети, сбившись стайкой, кричали и плакали в ответ. Кто в завязанном крест–накрест мамином платке, кто в перешитой телогреечке, а кто и совсем раздетый, малыши шли, спотыкаясь, оборачиваясь и жмурясь...До сих пор помнит старик этот крик, отчаянный, горький, писк котенка, которого несут топить, отчаянный зов оленя, знающего, что дальше только чернота…
Старик не может спать. Ночами он лежит на кровати, слушает, как дышит рядом его жена, её спина то толкает его чуть вперед, то опять опадает. Матрена тоже не спит, кемарит, а большей частью смотрит в деревяшки стены. И слушает. Что? Сама не знает. То ли как тикают часы, то ли как стучит сердце мужа…
Сын Данила с невесткой Поленькой ушли на фронт ещё в июне сорок первого, оставили деду с бабушкой мальчонку, славного, белокурого Костю, крепнуть, потому что должен вот–вот пойти в школу, в сентябре. А пока он гостил у родных в селе, пил парное молоко, ел у бабушки Матрены из рук пирожки с картошкой, спал, прижавшись к ней, как воробышек, румянились от тепла Костины щечки.
И никто не думал, что село захватят, что в нём станут хозяйничать эти странные, с озлобленными лицами люди.
«Люди разве? — иногда одергивал себя Дмитрий. — Животные и те милосерднее! А эти… — Тут Митя обычно сплевывал себе под ноги. — Эти от диавола!»Матрена шикала на него, чтобы молчал.
Половину села к оврагу погнали, Митю и Матрену пока не трогали, косились только на них свирепо.
Дмитрий был одноглаз, вместо левого глаза имел шрам на пол лица, устрашающий, багровый. Что с него возьмешь?.. Но умел чинить машины, состоял при гараже механиком. Вот за это, видимо, и оставили в живых.
Матрена при нём, стало быть, на неё и внимания не обращали. Ну семенит себе баба по улице, несет мужу узелок, так и пусть её. Иногда, правда, подвыпившие солдаты останавливали женщину басовитым рыком, отнимали еду, а потом гнали домой.
Матрена молчала. Дома Костя, нельзя, чтобы с его родными что–то случилось, куда же он без них… Семь лет всего!..
А потом стали собирать всех детей на площади, всех до единого, отнимали у матерей, тащили туда, на утоптанную глину свободного пространства. Если бы знали в селе чуть заранее о грядущей беде, всех ребятишек бы попрятали, увели в лес, схоронили там, но…— Зачем?! Не пущу! Не дам, ироды! Будьте вы прокляты, чтоб вас разорвало! — кричала Матрена, кидаясь на вошедших в дом солдат. Костя спрятался, как она и велела, в подполе. — Прочь! Прочь из дома! Голыми руками вас п е р е д у шу!
И сделала бы это, ей–богу! Столько в ней силы нашлось, какой–то бесшабашной, разудалой, оголтелой. Так зверь защищает своё дитя. Пока дышит мать, никому не достанется ребенок!
Но женщина вдруг упала, что–то полоснуло в бок, холодное, острое, а потом стало там горячо, и рядом по полу разлилось, потекло тонкой струйкой.
Костя испугался, приподнял крышку, высунулся…
Матрена не провожала внука в тот долгий, жестокий путь. Не дошла.
Дмитрий один стоял с непокрытой головой, глядя на бледного Костю, и ничего не мог сделать. От этого становилось тошно и гадко, хотелось броситься и грызть, рвать, кидаться, но не было сил.За укрывательство ребенка ему тоже досталось, только он пока мог ходить…
Митя крестил уходящую группку детей, плакал и снова крестил, пока автоматная очередь не дошла до его притупленного слуха.
— Домой! Шнелле! Домой ступайте! — кричали солдаты. — Быстро!..
И тогда Дмитрий осатанел. Но тихо, так, чтобы было незаметно. Да, он чинил машины до тех пор, пока его старуха валялась пластом в избе. А как только смогла ходить, то ушёл в лес. Многие тогда ушли, появилась связь с партизанами, народ подался в бега.
Но перед уходом Митя малость намудрил в вверенных ему моторах. Через час после исчезновения самого Дмитрия и его жены гараж взлетел на воздух…
Сколько прошло с тех пор? Вечность. Её невозможно измерить, она тянется пятном мазута по судьбе, пристает ко всему, что встретит на пути.
Сын Данилка и его жена, красавица–Поленька, так и не вернулись. В сорок шестом на них пришла похоронка. Долго шла... Их уже не было в живых, когда Костика угнали вместе с другими детишками.— Данька мне сына оставил, поручил, верил, что сохраню! — причитал над страшными документами одноглазый Дмитрий. — А я не смог, не сдюжил. Тряпка! Как есть, тряпка, Матрена, у тебя муж! Внучка не сберег, кровиночку!
Дмитрий Андреевич рвал на себе рубаху, выл и закашливался, а Матрена, бледная, точно восковая фигура, стояла рядом. Только что у неё погиб сын. Не тогда, а именно сейчас. Заныл уколотый ножом бок, стало тяжело дышать. Женщина осела на лавку, хотела заплакать, так уж подступило к горлу… Но не смогла. Не было больше слез…
Два старика вставали утром, ели безвкусную, серую кашу, возились в огороде, потом Дмитрий шел стругать доски, каждый день, год за годом. Под навесом скопилось уже столько стружки, что её некуда было девать.
— Митя, Митя, хватит! Перестань. Руки, вон, как дрожат! Иди домой, молока попей. Клуб–то, видал, как отстроили? Красота! Сходи, посмотри! И я с тобой схожу. Одевайся! — Матрена уже совала ему в руки пиджак, кепку, толкала к калитке.И они шли молча, рядом, но каждый в своих думах, по родному селу, туда, где играла музыка и молодежь отплясывала на новенькой деревянной площадке.
— Господи, помоги! — вдруг остановилась Матрена, стала креститься.
— Чего? — Муж никак не мог рассмотреть, что её напугало.
— Место, Митя! Танцуют там, где деток собирали… — прошептала женщина, потом обернулась — лицо перекошено, губы дрожат, а в глазах такая тоска, собачья что ли, горькая. — давай уедем, Митя! Уедем, и всё! Не могу больше тут! Не умею я жить здесь, всё больно!
Дмитрий Андреевич и сам бы давным–давно уехал, не стал бы отстраивать дом, не чинил забор, собрал бы нехитрый их с Матреной скарб и увез её к родне, на Оку. Но сначала не уезжали, ждали сына, а теперь…
— Митя, Матренушка! Радость–то какая! Радость! — догнала их соседка, Лидия Петровна. — Девочка, Женечка, вернулась! Из Германии вернулась! Господи, я сейчас в обморок упаду!И уже бежали вместе с Лидочкой к ней домой, смотрели на худую, глаза в пол лица, Женю, гладили её, Матрена поцеловала девушку в ровный, пахнущий мятой, потому что только что из баньки, пробор.
— Женечка, а что же другие? Ты знаешь? — наконец осмелел старик, посмотрел на девочку одним своим глазом, уже совсем выцветшим, серо–прозрачным.
Евгения покачала головой, отвернулась.
— Ну значит и мы ждать будем, поняла, Матрена? Никуда я не уеду, пока Костя не вернётся. И точка! Приедет парень, а нас нет, дом заперт, подумает, что мы его бросили. А я…
— Митя, он не вернется, он маленький совсем был, слышишь? Он не помнит ничего, не найдет! — тихо сказала ему жена, покачала головой.
— Найдет! У него голова ого–го какая! Всё найдет. Вон, Женя приехала, и он приедет. Всё, я сказал! Пошли домой, я есть хочу!
Дмитрий Андреевич встал, перекрестил Женю, потом плачущую и причитающую, что у Женечки никого не осталось, Лидию, шагнул вон из избы, но на пороге обернулся.— Женя, ты, если что надо, приходи, дочка! Бабка моя тебя и оденет, и накормит. В себе не носи горе–то! Вместе веселее! — громко, нарочито бодро сказал он.
— Спасибо, деда Митя, приду… — кивнула Евгения, слабо улыбнулась…
И с еще большей надеждой стали ждать Костика. Каждый день Матрена смотрела в окно, отворачивалась, боясь спугнуть надежду, потом снова глядела за околицу. А Дмитрий вдруг собрался и пошел на станцию.
— Куда, глупый! А вдруг он не на поезде приедет? — побежала за ним жена.
— А как же иначе?! На поезде, конечно! На самом настоящем поезде! Он что тебе, лошадь, полями идти? Нет, это ты глупая баба! Ступай в дом, жди там, а я на перрон смотаюсь!..
«Смотался», вернулся, сколотил себе табуреточку, опять ушел. Матрена забрала его только поздно вечером.— Ну что ты тут маячишь у людей на проходе?! А подумают, что попрошайка?! А в милицию заберут? — выговаривала она мужу, но тот только отмахивался.
— Что ты! Если спрашивают, я так и отвечаю, что жду внука, должОн приехать. Поезд не знаю, день не знаю, время тоже мне не ведомо, а вот что приедет, это точно! Вот так я всем и говорю! И буду, буду сюда ходить, не тяни! — упирался Митя. — Последний поезд приму, и пойдем. Вон ползет, смотри!
Дмитрий Андреевич как будто ожил, у нег появилось важное дело — ходить на станцию и ждать. Что он может не узнать выросшего Костю, что вообще Костика–то и в живых может не оказаться, старик не думал. Раз есть Женя, сам Митя, жена его, Матрена, вяз этот с семенами–монетками, значит и Костя есть. Где–то далеко, но непременно есть!
Понагляделся Митя на приезжую публику, кивал военным, вскакивал, помогал старухам спускать с лестницы их баулы, дарил ребятишкам, что тоже толклись у поездов, яблоки, наблюдал, как провожают близких, как ссорятся, кричат, а потом вдруг обнимаются.— Вот и славно, вот и сладилось! — тогда довольно кивал старик…
Однажды зимой, уже в темноте, когда Дмитрий Андреевич опять ждал последний поезд, к нему пристали хулиганы, принялись толкать, выбили из–под деда в тулупе табуретку, смеялись своими хриплыми голосами, бросая бычки от папирос в снег.
Митя упал, закрыл лицо, скукожился, думая, что сейчас с ним будет всё кончено, но прибежавшие милиционеры разогнали хулиганов.
— Что же вы, деда Митя, ночами тут сидите? Ступайте! Если приедет кто, станет непременно спрашивать, мы и ответим, где вас искать. Идите, вам говорят! — строго приказал милиционер, совсем ещё молодой парнишка.
— Да? — с сомнением протянул старик. — А вы точно скажете? Не перепутаете? Адрес я запишу, вот, давайте листок! Я запишу…
Теперь к ним с Матреной в дом то и дело приходили молоденькие ребята, долго топтались у калитки, отворачивались, потом нерешительно заходили.— Извините, мне на станции сказали… Я побеспокоил вас… — говорил гость. — Уйду лучше! Извините!
Но Матрена не пускала, хватала за руку, даже не думала, что в дом может войти вор, люди–то всякие бывают! Нет, сажала на самое лучшее место, угощала всем, что было в избе, ничего не спрашивала, только вздыхала.
— Вот и правильно, Матренушка! — кивал Митя. — Мы чужого сына приютим, значит, и нашего внучка кто–нибудь обогреет! Добро добром отплатится! А ты, парень, ешь! Ешь, потом спать, — кивал хозяин гостю, хотел погладить по голове, но не решался…
… Дожил Митя и до этой весны, и вяз дожил, хотя чуть не сгорел при пожаре, когда полыхнули вагоны с бензином. Дмитрий постарел совсем, кожа на лице, как кора у того самого вяза, в складках, узорах. Оставшийся глаз видит плохо, руки трясутся, даже табуреточка, кажется, поизносилась, стерлись её коротенькие ножки.
— Митя! Ну что ты на солнцепеке! Пойдем домой, а? — пришла к нему жена, потянула за рукав. — Хватит! — вдруг сердито буркнула она. — О тебе уже по деревне слухи ходят, что головой ты тронулся, сидишь тут, глаз пялишь на людей. Вставай и пойдем! А то…— Что? Ну что ты мне сделаешь? — посмотрел на неё снизу вверх старик, даже не шелохнулся.
— На себе потащу, дома закрою, чтоб не шатался тут, не пугал никого! Митя, ну пожалуйста!
— Погоди. Вяз монетки бросает, гляди… Помнишь, Костя маленький был, мы с ним у этого дерева встречались… «Тогда у вяза, да? Да!»… Я шел покупать ему леденец, а он отходил поглядеть коз, пока ждали Данилку с поезда…А помнишь, как вяз этот рубить хотели, чтобы станцию ремонтировать? А я отстоял. Мой вяз, моя жизнь в нём, Костик к нему приедет. Увидит его и всё вспомнит. Ты, Мотя, иди сама. Я после приду.
Дмитрий нахмурился, отвернулся.
Жена ещё немного потопталась рядом, слушая, как шелестит ветер кругляшами–семенами, вздохнула. Само семечко–то у дерева маленькое, едва ли ему хватит сил перекатиться от бати своего подальше и разрастись самому. Но дал же Создатель этому махонькому черному кусочку такие крылья, полупрозрачные, с темными прожилками, точно из вуали сотканные. И они защищают семечко, несут его по матушке–земле. Вот бы и у маленького Костика были такие крылья, ангел бы его сберёг…Матрена судорожно сглотнула. Господи, как же хочется поплакать, а не получается. В груди камень лежит, слезы не пускает…
И поплелась домой, как будто мешок картошки на себе волокла. Муж тоскливо смотрел ей вслед. Всем плохо — и ему, и ей. А жить как–то надо, ради чего–то не прибрал пока их Бог к себе…
Ночью была гроза, первая, майская, раскатистая, мощная, похожая на грохот тяжелых орудий. Полыхали на западе молнии, ветер рвал последние, еще не облетевшие лепестки тюльпанов, играл веточками березы, дергал, хлестал дождем по окнам избы.
Старики лежали на кровати, каждый в своих думах. Мерно стучали ходики на стене, капало с крыши.
Вдруг кто–то толкнулся в дверь, раз, другой, поскребся, что–то крикнул.
Дмитрий вскочил, спину захлестнула боль, ах, чтоб эту поясницу, кинулся к окну. Ничего не видать.
А Матрена уже стоит в сенях, босая, в белой ночной рубашке, сухонькая, сутулая, простоволосая, только шаль успела на плечи накинуть. Распахнула дверь.Баба Мотя? — неуверенно спросил мальчишеский голос, потом перешел на шепот, сорвался на всхлип. — Бабушка…
Дед хотел выйти, но не мог сделать шагу, мычал только, задыхался, тряс головой.
— Костя! Мальчик мой, Костенька! — Матрена прижалась к мокрому парнишке, стала гладить его по плечам, голове, потянулась, поцеловала.
— Я из детдома. Я отпросился, меня тетя Аня отпустила! Я вспомнил! — тараторил Костик. — А дед где? Где деда?!
На ватных ногах, держась за стену, вышел в сени Митя, улыбнулся. Вышло вымученно.
— А я тебя у вяза ждал, — пробормотал Костя, кинул на пол мешок, обнял Дмитрия Андреевича. — А вяз–то стоит, деда! Я всё вспомнил…
Когда уже переодели его, укутали зачем–то в одеяло, Матрена поставила чайник и принялась накрывать на стол, Костя рассказал, что долгое время они были вместе — он и соседская девочка Даша. та, уже взрослая, двенадцать лет, всё заставляла Костика повторять его имя, фамилию, где находится село, откуда его угнали. Каждое утро и вечер, как молитву.н а для них закончилась, а жизнь началась. Так–то! — отвечает станционный сторож, дядя Игнат.
Под вязом он скоро поставит лавку, добротную, как в городе видел, сам будет на ней сиживать и ждать. Кого? Да мало ли судеб расшвыряло, может и к нему, к Игнату, кто приедет! Дай–то Бог!..
Блог "Зюзенские Рассказы"
Высоченному, раскидистому вязу лет, пожалуй, столько же, сколько старику, а то и больше. Каждый год дерево сыпет вниз свои семена–монетки, они падают людям на голову, путаются под ногами, ветер играет ими, словно рассыпанными девчонкой бусинами, шуршит, а потом взметает и бросает в глаза, окна, подпихивает под двери. И все дворы в этих полупрозрачных, похожих иногда на сердечки, семенах. Их сотни, тысячи, столько, сколько детей ушло в тот год, проклятый, страшный, чёрный…
… — Куда вы их?! Маленькие же совсем! Опомнитесь! Вас Бог покарает! — кричали женщины, рвались вперед, толкая грудью перегородившие им дорогу черные стволы а в т о м а т о в, но солдаты отталкивали этих неугомонных баб, на кого–то просто кричали свои каркающие, непонятные ругательства, тех же из женщин, кто их особенно раздражал, б и л и. Матери заваливались назад, хватались за лицо, дети, сбившись стайкой, кричали и плакали в ответ. Кто в завязанном крест–накрест мамином платке, кто в перешитой телогреечке, а кто и совсем раздетый, малыши шли, спотыкаясь, оборачиваясь и жмурясь...До сих пор помнит старик этот крик, отчаянный, горький, писк котенка, которого несут топить, отчаянный зов оленя, знающего, что дальше только чернота…
Старик не может спать. Ночами он лежит на кровати, слушает, как дышит рядом его жена, её спина то толкает его чуть вперед, то опять опадает. Матрена тоже не спит, кемарит, а большей частью смотрит в деревяшки стены. И слушает. Что? Сама не знает. То ли как тикают часы, то ли как стучит сердце мужа…
Сын Данила с невесткой Поленькой ушли на фронт ещё в июне сорок первого, оставили деду с бабушкой мальчонку, славного, белокурого Костю, крепнуть, потому что должен вот–вот пойти в школу, в сентябре. А пока он гостил у родных в селе, пил парное молоко, ел у бабушки Матрены из рук пирожки с картошкой, спал, прижавшись к ней, как воробышек, румянились от тепла Костины щечки.
И никто не думал, что село захватят, что в нём станут хозяйничать эти странные, с озлобленными лицами люди.
«Люди разве? — иногда одергивал себя Дмитрий. — Животные и те милосерднее! А эти… — Тут Митя обычно сплевывал себе под ноги. — Эти от диавола!»Матрена шикала на него, чтобы молчал.
Половину села к оврагу погнали, Митю и Матрену пока не трогали, косились только на них свирепо.
Дмитрий был одноглаз, вместо левого глаза имел шрам на пол лица, устрашающий, багровый. Что с него возьмешь?.. Но умел чинить машины, состоял при гараже механиком. Вот за это, видимо, и оставили в живых.
Матрена при нём, стало быть, на неё и внимания не обращали. Ну семенит себе баба по улице, несет мужу узелок, так и пусть её. Иногда, правда, подвыпившие солдаты останавливали женщину басовитым рыком, отнимали еду, а потом гнали домой.
Матрена молчала. Дома Костя, нельзя, чтобы с его родными что–то случилось, куда же он без них… Семь лет всего!..
А потом стали собирать всех детей на площади, всех до единого, отнимали у матерей, тащили туда, на утоптанную глину свободного пространства. Если бы знали в селе чуть заранее о грядущей беде, всех ребятишек бы попрятали, увели в лес, схоронили там, но…— Зачем?! Не пущу! Не дам, ироды! Будьте вы прокляты, чтоб вас разорвало! — кричала Матрена, кидаясь на вошедших в дом солдат. Костя спрятался, как она и велела, в подполе. — Прочь! Прочь из дома! Голыми руками вас п е р е д у шу!
И сделала бы это, ей–богу! Столько в ней силы нашлось, какой–то бесшабашной, разудалой, оголтелой. Так зверь защищает своё дитя. Пока дышит мать, никому не достанется ребенок!
Но женщина вдруг упала, что–то полоснуло в бок, холодное, острое, а потом стало там горячо, и рядом по полу разлилось, потекло тонкой струйкой.
Костя испугался, приподнял крышку, высунулся…
Матрена не провожала внука в тот долгий, жестокий путь. Не дошла.
Дмитрий один стоял с непокрытой головой, глядя на бледного Костю, и ничего не мог сделать. От этого становилось тошно и гадко, хотелось броситься и грызть, рвать, кидаться, но не было сил.За укрывательство ребенка ему тоже досталось, только он пока мог ходить…
Митя крестил уходящую группку детей, плакал и снова крестил, пока автоматная очередь не дошла до его притупленного слуха.
— Домой! Шнелле! Домой ступайте! — кричали солдаты. — Быстро!..
И тогда Дмитрий осатанел. Но тихо, так, чтобы было незаметно. Да, он чинил машины до тех пор, пока его старуха валялась пластом в избе. А как только смогла ходить, то ушёл в лес. Многие тогда ушли, появилась связь с партизанами, народ подался в бега.
Но перед уходом Митя малость намудрил в вверенных ему моторах. Через час после исчезновения самого Дмитрия и его жены гараж взлетел на воздух…
Сколько прошло с тех пор? Вечность. Её невозможно измерить, она тянется пятном мазута по судьбе, пристает ко всему, что встретит на пути.
Сын Данилка и его жена, красавица–Поленька, так и не вернулись. В сорок шестом на них пришла похоронка. Долго шла... Их уже не было в живых, когда Костика угнали вместе с другими детишками.— Данька мне сына оставил, поручил, верил, что сохраню! — причитал над страшными документами одноглазый Дмитрий. — А я не смог, не сдюжил. Тряпка! Как есть, тряпка, Матрена, у тебя муж! Внучка не сберег, кровиночку!
Дмитрий Андреевич рвал на себе рубаху, выл и закашливался, а Матрена, бледная, точно восковая фигура, стояла рядом. Только что у неё погиб сын. Не тогда, а именно сейчас. Заныл уколотый ножом бок, стало тяжело дышать. Женщина осела на лавку, хотела заплакать, так уж подступило к горлу… Но не смогла. Не было больше слез…
Два старика вставали утром, ели безвкусную, серую кашу, возились в огороде, потом Дмитрий шел стругать доски, каждый день, год за годом. Под навесом скопилось уже столько стружки, что её некуда было девать.
— Митя, Митя, хватит! Перестань. Руки, вон, как дрожат! Иди домой, молока попей. Клуб–то, видал, как отстроили? Красота! Сходи, посмотри! И я с тобой схожу. Одевайся! — Матрена уже совала ему в руки пиджак, кепку, толкала к калитке.И они шли молча, рядом, но каждый в своих думах, по родному селу, туда, где играла музыка и молодежь отплясывала на новенькой деревянной площадке.
— Господи, помоги! — вдруг остановилась Матрена, стала креститься.
— Чего? — Муж никак не мог рассмотреть, что её напугало.
— Место, Митя! Танцуют там, где деток собирали… — прошептала женщина, потом обернулась — лицо перекошено, губы дрожат, а в глазах такая тоска, собачья что ли, горькая. — давай уедем, Митя! Уедем, и всё! Не могу больше тут! Не умею я жить здесь, всё больно!
Дмитрий Андреевич и сам бы давным–давно уехал, не стал бы отстраивать дом, не чинил забор, собрал бы нехитрый их с Матреной скарб и увез её к родне, на Оку. Но сначала не уезжали, ждали сына, а теперь…
— Митя, Матренушка! Радость–то какая! Радость! — догнала их соседка, Лидия Петровна. — Девочка, Женечка, вернулась! Из Германии вернулась! Господи, я сейчас в обморок упаду!И уже бежали вместе с Лидочкой к ней домой, смотрели на худую, глаза в пол лица, Женю, гладили её, Матрена поцеловала девушку в ровный, пахнущий мятой, потому что только что из баньки, пробор.
— Женечка, а что же другие? Ты знаешь? — наконец осмелел старик, посмотрел на девочку одним своим глазом, уже совсем выцветшим, серо–прозрачным.
Евгения покачала головой, отвернулась.
— Ну значит и мы ждать будем, поняла, Матрена? Никуда я не уеду, пока Костя не вернётся. И точка! Приедет парень, а нас нет, дом заперт, подумает, что мы его бросили. А я…
— Митя, он не вернется, он маленький совсем был, слышишь? Он не помнит ничего, не найдет! — тихо сказала ему жена, покачала головой.
— Найдет! У него голова ого–го какая! Всё найдет. Вон, Женя приехала, и он приедет. Всё, я сказал! Пошли домой, я есть хочу!
Дмитрий Андреевич встал, перекрестил Женю, потом плачущую и причитающую, что у Женечки никого не осталось, Лидию, шагнул вон из избы, но на пороге обернулся.— Женя, ты, если что надо, приходи, дочка! Бабка моя тебя и оденет, и накормит. В себе не носи горе–то! Вместе веселее! — громко, нарочито бодро сказал он.
— Спасибо, деда Митя, приду… — кивнула Евгения, слабо улыбнулась…
И с еще большей надеждой стали ждать Костика. Каждый день Матрена смотрела в окно, отворачивалась, боясь спугнуть надежду, потом снова глядела за околицу. А Дмитрий вдруг собрался и пошел на станцию.
— Куда, глупый! А вдруг он не на поезде приедет? — побежала за ним жена.
— А как же иначе?! На поезде, конечно! На самом настоящем поезде! Он что тебе, лошадь, полями идти? Нет, это ты глупая баба! Ступай в дом, жди там, а я на перрон смотаюсь!..
«Смотался», вернулся, сколотил себе табуреточку, опять ушел. Матрена забрала его только поздно вечером.— Ну что ты тут маячишь у людей на проходе?! А подумают, что попрошайка?! А в милицию заберут? — выговаривала она мужу, но тот только отмахивался.
— Что ты! Если спрашивают, я так и отвечаю, что жду внука, должОн приехать. Поезд не знаю, день не знаю, время тоже мне не ведомо, а вот что приедет, это точно! Вот так я всем и говорю! И буду, буду сюда ходить, не тяни! — упирался Митя. — Последний поезд приму, и пойдем. Вон ползет, смотри!
Дмитрий Андреевич как будто ожил, у нег появилось важное дело — ходить на станцию и ждать. Что он может не узнать выросшего Костю, что вообще Костика–то и в живых может не оказаться, старик не думал. Раз есть Женя, сам Митя, жена его, Матрена, вяз этот с семенами–монетками, значит и Костя есть. Где–то далеко, но непременно есть!
Понагляделся Митя на приезжую публику, кивал военным, вскакивал, помогал старухам спускать с лестницы их баулы, дарил ребятишкам, что тоже толклись у поездов, яблоки, наблюдал, как провожают близких, как ссорятся, кричат, а потом вдруг обнимаются.— Вот и славно, вот и сладилось! — тогда довольно кивал старик…
Однажды зимой, уже в темноте, когда Дмитрий Андреевич опять ждал последний поезд, к нему пристали хулиганы, принялись толкать, выбили из–под деда в тулупе табуретку, смеялись своими хриплыми голосами, бросая бычки от папирос в снег.
Митя упал, закрыл лицо, скукожился, думая, что сейчас с ним будет всё кончено, но прибежавшие милиционеры разогнали хулиганов.
— Что же вы, деда Митя, ночами тут сидите? Ступайте! Если приедет кто, станет непременно спрашивать, мы и ответим, где вас искать. Идите, вам говорят! — строго приказал милиционер, совсем ещё молодой парнишка.
— Да? — с сомнением протянул старик. — А вы точно скажете? Не перепутаете? Адрес я запишу, вот, давайте листок! Я запишу…
Теперь к ним с Матреной в дом то и дело приходили молоденькие ребята, долго топтались у калитки, отворачивались, потом нерешительно заходили.— Извините, мне на станции сказали… Я побеспокоил вас… — говорил гость. — Уйду лучше! Извините!
Но Матрена не пускала, хватала за руку, даже не думала, что в дом может войти вор, люди–то всякие бывают! Нет, сажала на самое лучшее место, угощала всем, что было в избе, ничего не спрашивала, только вздыхала.
— Вот и правильно, Матренушка! — кивал Митя. — Мы чужого сына приютим, значит, и нашего внучка кто–нибудь обогреет! Добро добром отплатится! А ты, парень, ешь! Ешь, потом спать, — кивал хозяин гостю, хотел погладить по голове, но не решался…
… Дожил Митя и до этой весны, и вяз дожил, хотя чуть не сгорел при пожаре, когда полыхнули вагоны с бензином. Дмитрий постарел совсем, кожа на лице, как кора у того самого вяза, в складках, узорах. Оставшийся глаз видит плохо, руки трясутся, даже табуреточка, кажется, поизносилась, стерлись её коротенькие ножки.
— Митя! Ну что ты на солнцепеке! Пойдем домой, а? — пришла к нему жена, потянула за рукав. — Хватит! — вдруг сердито буркнула она. — О тебе уже по деревне слухи ходят, что головой ты тронулся, сидишь тут, глаз пялишь на людей. Вставай и пойдем! А то…— Что? Ну что ты мне сделаешь? — посмотрел на неё снизу вверх старик, даже не шелохнулся.
— На себе потащу, дома закрою, чтоб не шатался тут, не пугал никого! Митя, ну пожалуйста!
— Погоди. Вяз монетки бросает, гляди… Помнишь, Костя маленький был, мы с ним у этого дерева встречались… «Тогда у вяза, да? Да!»… Я шел покупать ему леденец, а он отходил поглядеть коз, пока ждали Данилку с поезда…А помнишь, как вяз этот рубить хотели, чтобы станцию ремонтировать? А я отстоял. Мой вяз, моя жизнь в нём, Костик к нему приедет. Увидит его и всё вспомнит. Ты, Мотя, иди сама. Я после приду.
Дмитрий нахмурился, отвернулся.
Жена ещё немного потопталась рядом, слушая, как шелестит ветер кругляшами–семенами, вздохнула. Само семечко–то у дерева маленькое, едва ли ему хватит сил перекатиться от бати своего подальше и разрастись самому. Но дал же Создатель этому махонькому черному кусочку такие крылья, полупрозрачные, с темными прожилками, точно из вуали сотканные. И они защищают семечко, несут его по матушке–земле. Вот бы и у маленького Костика были такие крылья, ангел бы его сберёг…Матрена судорожно сглотнула. Господи, как же хочется поплакать, а не получается. В груди камень лежит, слезы не пускает…
И поплелась домой, как будто мешок картошки на себе волокла. Муж тоскливо смотрел ей вслед. Всем плохо — и ему, и ей. А жить как–то надо, ради чего–то не прибрал пока их Бог к себе…
Ночью была гроза, первая, майская, раскатистая, мощная, похожая на грохот тяжелых орудий. Полыхали на западе молнии, ветер рвал последние, еще не облетевшие лепестки тюльпанов, играл веточками березы, дергал, хлестал дождем по окнам избы.
Старики лежали на кровати, каждый в своих думах. Мерно стучали ходики на стене, капало с крыши.
Вдруг кто–то толкнулся в дверь, раз, другой, поскребся, что–то крикнул.
Дмитрий вскочил, спину захлестнула боль, ах, чтоб эту поясницу, кинулся к окну. Ничего не видать.
А Матрена уже стоит в сенях, босая, в белой ночной рубашке, сухонькая, сутулая, простоволосая, только шаль успела на плечи накинуть. Распахнула дверь.Баба Мотя? — неуверенно спросил мальчишеский голос, потом перешел на шепот, сорвался на всхлип. — Бабушка…
Дед хотел выйти, но не мог сделать шагу, мычал только, задыхался, тряс головой.
— Костя! Мальчик мой, Костенька! — Матрена прижалась к мокрому парнишке, стала гладить его по плечам, голове, потянулась, поцеловала.
— Я из детдома. Я отпросился, меня тетя Аня отпустила! Я вспомнил! — тараторил Костик. — А дед где? Где деда?!
На ватных ногах, держась за стену, вышел в сени Митя, улыбнулся. Вышло вымученно.
— А я тебя у вяза ждал, — пробормотал Костя, кинул на пол мешок, обнял Дмитрия Андреевича. — А вяз–то стоит, деда! Я всё вспомнил…
Когда уже переодели его, укутали зачем–то в одеяло, Матрена поставила чайник и принялась накрывать на стол, Костя рассказал, что долгое время они были вместе — он и соседская девочка Даша. та, уже взрослая, двенадцать лет, всё заставляла Костика повторять его имя, фамилию, где находится село, откуда его угнали. Каждое утро и вечер, как молитву.н а для них закончилась, а жизнь началась. Так–то! — отвечает станционный сторож, дядя Игнат.
Под вязом он скоро поставит лавку, добротную, как в городе видел, сам будет на ней сиживать и ждать. Кого? Да мало ли судеб расшвыряло, может и к нему, к Игнату, кто приедет! Дай–то Бог!..
Блог "Зюзенские Рассказы"
Делала ревизию платяного шкафа перед летним сезоном.
Ничего нового: по-прежнему носить нечего и места нет. Разделила то, что не ношу на три кучки: если похудею, если потолстею, если сойду с ума. Все ситуации очень даже реальны.
В этом году кучка «если потолстею» подозрительно маленькая, а «если похудею» удручающе большая. Обнаружила огромное количество одежды «да чисто мусор вынести, до помойки и обратно».
Именно эта одежда носится и в хвост и в гриву, везде, от магазина до посольства.
Нашла 25 штук прикольных футболок из категории «ну не выкидывать же из-за такого маленького пятнышка/дырочки/растянутого выреза».
Сложила стопочкой. Туда же мягкую старую пижамку. Полиняла? Зато удобная как крылышко ангела.
Справа висит добротная одежда на выход: пиджаки, юбки, шёлк и кашемир. Выгляжу в ней серьёзной женщиной, матерью семейства.
Любо-дорого посмотреть. Не ношу никогда.
Рядом с этим всем затесалась рваная худи с «Король и Шут». А вдруг я внезапно стану на 20 лет моложе?
А вот в этом очаровательном розовом горошке похороните меня, если что… Это очень разрядит атмосферу на кладбище. Так поржать редко когда удаётся.
Это полка для вещей, которые надо только слегка укоротить/ушить/перешить, и я сразу как начну носить! А прямо над ней другая полка: «Ну да, это уже не носят. Но мода циклична и когда-нибудь опять вернется, а у меня уже есть клёш/казаки/воротник жабо/лапти».
Отдельный уголок для вещей, ценных как память. Я в этом была на первом свидании с мужем/защищала диплом/попала в милицию/видела Киркорова. И вообще - не старьё, а винтаж. Ещё лет пятнадцать - и будет стоить больших денег, вот увидите.
Категория «Не знаю, где были мои глаза, когда я покупала эту хрень. Не подходит ни к чему в гардеробе. Но дорогой бренд. Как можно выбросить?»
Туда же отнесём секси-платье для званого вечера. Надевалось один раз, в голую спину дуло, на подол наступили, в декольте пялились официанты, жопа чесалась. Больше никогда не надену, но пусть висит.
И обязательно, обязательно каждый год находится хотя бы одна вещь под кодовым названием «Господи, что это??»
Жанна Шульц
Ничего нового: по-прежнему носить нечего и места нет. Разделила то, что не ношу на три кучки: если похудею, если потолстею, если сойду с ума. Все ситуации очень даже реальны.
В этом году кучка «если потолстею» подозрительно маленькая, а «если похудею» удручающе большая. Обнаружила огромное количество одежды «да чисто мусор вынести, до помойки и обратно».
Именно эта одежда носится и в хвост и в гриву, везде, от магазина до посольства.
Нашла 25 штук прикольных футболок из категории «ну не выкидывать же из-за такого маленького пятнышка/дырочки/растянутого выреза».
Сложила стопочкой. Туда же мягкую старую пижамку. Полиняла? Зато удобная как крылышко ангела.
Справа висит добротная одежда на выход: пиджаки, юбки, шёлк и кашемир. Выгляжу в ней серьёзной женщиной, матерью семейства.
Любо-дорого посмотреть. Не ношу никогда.
Рядом с этим всем затесалась рваная худи с «Король и Шут». А вдруг я внезапно стану на 20 лет моложе?
А вот в этом очаровательном розовом горошке похороните меня, если что… Это очень разрядит атмосферу на кладбище. Так поржать редко когда удаётся.
Это полка для вещей, которые надо только слегка укоротить/ушить/перешить, и я сразу как начну носить! А прямо над ней другая полка: «Ну да, это уже не носят. Но мода циклична и когда-нибудь опять вернется, а у меня уже есть клёш/казаки/воротник жабо/лапти».
Отдельный уголок для вещей, ценных как память. Я в этом была на первом свидании с мужем/защищала диплом/попала в милицию/видела Киркорова. И вообще - не старьё, а винтаж. Ещё лет пятнадцать - и будет стоить больших денег, вот увидите.
Категория «Не знаю, где были мои глаза, когда я покупала эту хрень. Не подходит ни к чему в гардеробе. Но дорогой бренд. Как можно выбросить?»
Туда же отнесём секси-платье для званого вечера. Надевалось один раз, в голую спину дуло, на подол наступили, в декольте пялились официанты, жопа чесалась. Больше никогда не надену, но пусть висит.
И обязательно, обязательно каждый год находится хотя бы одна вещь под кодовым названием «Господи, что это??»
Жанна Шульц
