Some SEO Title
Посты
Some SEO Title
График публикаций площадки
Всего 8 постов в 1 канале
"Я родилась 11 (23) июня 1889 года под Одессой (Большой Фонтан). Мой отец был в то время отставной инженер-механик флота. Годовалым ребенком я была перевезена на север – в Царское Село. Там я прожила до шестнадцати лет.
Мои первые воспоминания – царскосельские: зеленое, сырое великолепие парков, выгон, куда меня водила няня, ипподром, где скакали маленькие пестрые лошадки, старый вокзал и нечто другое, что вошло впоследствии в «Царскосельскую оду».
Каждое лето я проводила под Севастополем, на берегу Стрелецкой бухты, и там подружилась с морем. Самое сильное впечатление этих лет – древний Херсонес, около которого мы жили.
Читать я училась по азбуке Льва Толстого. В пять лет, слушая, как учительница занималась со старшими детьми, я тоже начала говорить по-французски.
Первое стихотворение я написала, когда мне было одиннадцать лет. Стихи начались для меня не с Пушкина и Лермонтова, а с Державина («На рождение порфирородного отрока») и Некрасова («Мороз, Красный нос»). Эти вещи знала наизусть моя мама.
<...>
Я не переставала писать стихи. Для меня в них – связь моя с временем, с новой жизнью моего народа. Когда я писала их, я жила теми ритмами, которые звучали в героической истории моей страны. Я счастлива, что жила в эти годы и видела события, которым не было равных"
(1965)
Начало биографии Ахматовой: vk.com/wall-12701496_19371
Родилась я ни поздно, ни рано
Это время блаженно одно,
Только сердцу прожить без обмана
Было Господом не дано.
Оттого и темно в светлице
Оттого и друзья мои,
Как вечерние грустные птицы,
О небывшей поют любви.
(1913)
ИВА
А я росла в узорной тишине,
В прохладной детской молодого века.
И не был мил мне голос человека,
А голос ветра был понятен мне.
Я лопухи любила и крапиву,
Но больше всех серебряную иву.
И, благодарная, она жила
Со мной всю жизнь, плакучими ветвями
Бессонницу овеивала снами.
И — странно! — я ее пережила.
Там пень торчит, чужими голосами
Другие ивы что-то говорят
Под нашими, под теми небесами.
И я молчу… Как будто умер брат.
(1940)
Мои первые воспоминания – царскосельские: зеленое, сырое великолепие парков, выгон, куда меня водила няня, ипподром, где скакали маленькие пестрые лошадки, старый вокзал и нечто другое, что вошло впоследствии в «Царскосельскую оду».
Каждое лето я проводила под Севастополем, на берегу Стрелецкой бухты, и там подружилась с морем. Самое сильное впечатление этих лет – древний Херсонес, около которого мы жили.
Читать я училась по азбуке Льва Толстого. В пять лет, слушая, как учительница занималась со старшими детьми, я тоже начала говорить по-французски.
Первое стихотворение я написала, когда мне было одиннадцать лет. Стихи начались для меня не с Пушкина и Лермонтова, а с Державина («На рождение порфирородного отрока») и Некрасова («Мороз, Красный нос»). Эти вещи знала наизусть моя мама.
<...>
Я не переставала писать стихи. Для меня в них – связь моя с временем, с новой жизнью моего народа. Когда я писала их, я жила теми ритмами, которые звучали в героической истории моей страны. Я счастлива, что жила в эти годы и видела события, которым не было равных"
(1965)
Начало биографии Ахматовой: vk.com/wall-12701496_19371
Родилась я ни поздно, ни рано
Это время блаженно одно,
Только сердцу прожить без обмана
Было Господом не дано.
Оттого и темно в светлице
Оттого и друзья мои,
Как вечерние грустные птицы,
О небывшей поют любви.
(1913)
ИВА
А я росла в узорной тишине,
В прохладной детской молодого века.
И не был мил мне голос человека,
А голос ветра был понятен мне.
Я лопухи любила и крапиву,
Но больше всех серебряную иву.
И, благодарная, она жила
Со мной всю жизнь, плакучими ветвями
Бессонницу овеивала снами.
И — странно! — я ее пережила.
Там пень торчит, чужими голосами
Другие ивы что-то говорят
Под нашими, под теми небесами.
И я молчу… Как будто умер брат.
(1940)
"Я родилась 11 (23) июня 1889 года под Одессой (Большой Фонтан). Мой отец был в то время отставной инженер-механик флота. Годовалым ребенком я была перевезена на север – в Царское Село. Там я прожила до шестнадцати лет.
Мои первые воспоминания – царскосельские: зеленое, сырое великолепие парков, выгон, куда меня водила няня, ипподром, где скакали маленькие пестрые лошадки, старый вокзал и нечто другое, что вошло впоследствии в «Царскосельскую оду».
Каждое лето я проводила под Севастополем, на берегу Стрелецкой бухты, и там подружилась с морем. Самое сильное впечатление этих лет – древний Херсонес, около которого мы жили.
Читать я училась по азбуке Льва Толстого. В пять лет, слушая, как учительница занималась со старшими детьми, я тоже начала говорить по-французски.
Первое стихотворение я написала, когда мне было одиннадцать лет. Стихи начались для меня не с Пушкина и Лермонтова, а с Державина («На рождение порфирородного отрока») и Некрасова («Мороз, Красный нос»). Эти вещи знала наизусть моя мама.
<...>
Я не переставала писать стихи. Для меня в них – связь моя с временем, с новой жизнью моего народа. Когда я писала их, я жила теми ритмами, которые звучали в героической истории моей страны. Я счастлива, что жила в эти годы и видела события, которым не было равных"
(1965)
Начало биографии Ахматовой: vk.com/wall-12701496_19371
Родилась я ни поздно, ни рано
Это время блаженно одно,
Только сердцу прожить без обмана
Было Господом не дано.
Оттого и темно в светлице
Оттого и друзья мои,
Как вечерние грустные птицы,
О небывшей поют любви.
(1913)
ИВА
А я росла в узорной тишине,
В прохладной детской молодого века.
И не был мил мне голос человека,
А голос ветра был понятен мне.
Я лопухи любила и крапиву,
Но больше всех серебряную иву.
И, благодарная, она жила
Со мной всю жизнь, плакучими ветвями
Бессонницу овеивала снами.
И — странно! — я ее пережила.
Там пень торчит, чужими голосами
Другие ивы что-то говорят
Под нашими, под теми небесами.
И я молчу… Как будто умер брат.
(1940)
Мои первые воспоминания – царскосельские: зеленое, сырое великолепие парков, выгон, куда меня водила няня, ипподром, где скакали маленькие пестрые лошадки, старый вокзал и нечто другое, что вошло впоследствии в «Царскосельскую оду».
Каждое лето я проводила под Севастополем, на берегу Стрелецкой бухты, и там подружилась с морем. Самое сильное впечатление этих лет – древний Херсонес, около которого мы жили.
Читать я училась по азбуке Льва Толстого. В пять лет, слушая, как учительница занималась со старшими детьми, я тоже начала говорить по-французски.
Первое стихотворение я написала, когда мне было одиннадцать лет. Стихи начались для меня не с Пушкина и Лермонтова, а с Державина («На рождение порфирородного отрока») и Некрасова («Мороз, Красный нос»). Эти вещи знала наизусть моя мама.
<...>
Я не переставала писать стихи. Для меня в них – связь моя с временем, с новой жизнью моего народа. Когда я писала их, я жила теми ритмами, которые звучали в героической истории моей страны. Я счастлива, что жила в эти годы и видела события, которым не было равных"
(1965)
Начало биографии Ахматовой: vk.com/wall-12701496_19371
Родилась я ни поздно, ни рано
Это время блаженно одно,
Только сердцу прожить без обмана
Было Господом не дано.
Оттого и темно в светлице
Оттого и друзья мои,
Как вечерние грустные птицы,
О небывшей поют любви.
(1913)
ИВА
А я росла в узорной тишине,
В прохладной детской молодого века.
И не был мил мне голос человека,
А голос ветра был понятен мне.
Я лопухи любила и крапиву,
Но больше всех серебряную иву.
И, благодарная, она жила
Со мной всю жизнь, плакучими ветвями
Бессонницу овеивала снами.
И — странно! — я ее пережила.
Там пень торчит, чужими голосами
Другие ивы что-то говорят
Под нашими, под теми небесами.
И я молчу… Как будто умер брат.
(1940)
"На 81-м году жизни умерла народная артистка России Наталья Тенякова, актриса, которую и при жизни не стеснялись называть великой". Озвучила роль Ахматовой в фильме «Татарская княжна» (2008).
"Знавшие Наталью Максимовну Тенякову рассказывают, что она всегда шутила: вот меня не станет, и все будут говорить, что умерла баба Шура. В общем-то, если смотреть новостную ленту, грустное пророчество сбылось: миллионы сограждан действительно помнят Тенякову прежде всего по роли сварливой, хлопотливой соседки главного героя в известном нескольким поколениям буквально наизусть фильме Владимира Меньшова «Любовь и голуби».
У Теняковой там действительно роль — образец мастерства, роль-драгоценность, добытая словно из ничего, на ходу и без усилий.
На самом деле в той комедии она и сниматься не хотела — героиня была в два раза старше актрисы, да и все это просто забавная шутка, развернутый этюд на характерность, какой дают иногда студентам, чтобы проверить их ролевой диапазон, ну или вволю творчески похулиганить.
Что же, в фильме «Любовь и голуби» Тенякова просто показала, что она — которую в кино знали еще по знаменитому фильму «Старшая сестра», в театре же по прекрасным ролям сначала в БДТ Георгия Товстоногова, лучшей труппе Советского Союза (в том числе в выдающихся товстоноговских «Ревизоре», «Трех мешках сорной пшеницы» и «Дачниках»), а с конца 70-х в московском Театре имени Моссовета — так вот, показала она, что может просто все и что нет у нее никаких границ актерского «применения».
Конечно, очень важно было, что в растащенном зрителями на цитаты фильме Меньшова Тенякова играла вместе со своим мужем Сергеем Юрским. Тенякова и Юрский были одной из самых знаменитых и уважаемых актерских семей. Их связывало не только происхождение (оба родились в Ленинграде) и фундаментальная, особая ленинградская театральная школа — Наталья Тенякова была ученицей великого театрального педагога Бориса Зона,— но и опыт стойкости к гонениям: когда-то на Юрского ополчился местный партийный бонза Романов, да так, что семье пришлось буквально бежать в столицу, где их «приютил» как раз Театр имени Моссовета. Тенякова сыграла на его сцене немало значительных ролей, многие из них в режиссуре Сергея Юрского: сильных женщин, преданных и требовательных жен своих мужей, как Софья Андреевна Толстая, или бунтарш, как ибсеновская Гедда Габлер. Потом по приглашению Олега Ефремова актриса перешла в Художественный театр, в труппе которого служила до конца жизни.
И все-таки Юрский и Тенякова, украшавшие несколько десятилетий жизнь театральной Москвы, всегда оставались отчетливо отдельными. Можно сказать — оставались ленинградцами. Или даже петербуржцами.
К ним как-то невозможно применить слово «звезды», они ими и не были, и само слово это их недостойно. Но знаки их человеческого и актерского высочайшего качества были видны всем, кто вообще способен разглядеть настоящее качество.
При этом определить особенность актерского таланта Теняковой довольно сложно. Ее невозможно было ни с кем перепутать — и благодаря густому, с годами только усилившему свою выразительную хриплость голосу, и особым интонациям, и каким-то неповторимым, часто ломаным жестам, резким движениям головы и рук, очевидной эмоциональной возбудимости, при этом окороченной тревожным, проницательным интеллектом. Вот представляешь себе особые черты ее индивидуальности — и понимаешь: приложи их к кому-то другому, и ничего не выйдет, получится неестественно и неинтересно. А Тенякова умела быть одновременно здешней и возвышенной, укорененной в быт и земные печали, но вместе с тем непонятной и непостижимой.
Она сыграла немало ролей в Художественном театре, но часто «отлучалась» — вместе с Юрским, когда он ставил «немхатовского» Эжена Ионеско (в «Стульях» — это было еще в середине 90-х — Тенякова блестяще доказала, что вроде бы чуждая русской школе драматургия абсурдизма может быть ею отлично присвоена) или свои фантазии о Марке Шагале. Актриса вроде бы «старой» закалки, она безошибочно определяла таланты нового времени — и одну из лучших своих театральных ролей, Гурмыжскую в «Лесе» Островского, сыграла у Кирилла Серебренникова. С молодыми Данилом Чащиным и Дмитрием Сердюком работала над пьесой о Светлане Аллилуевой в МХТ и монологом матери из «Жизни и судьбы» Василия Гроссмана в спектакле Театра наций. Как всякая крупная личность, она знала, что такое доверять и не оглядываться на авторитеты и правила. И еще важнейший урок Теняковой — как прожить большую жизнь в стране и в искусстве и при этом никогда не солгать и не принять участие ни в чем дурном" (kommersant.ru/doc/7801036)
"Знавшие Наталью Максимовну Тенякову рассказывают, что она всегда шутила: вот меня не станет, и все будут говорить, что умерла баба Шура. В общем-то, если смотреть новостную ленту, грустное пророчество сбылось: миллионы сограждан действительно помнят Тенякову прежде всего по роли сварливой, хлопотливой соседки главного героя в известном нескольким поколениям буквально наизусть фильме Владимира Меньшова «Любовь и голуби».
У Теняковой там действительно роль — образец мастерства, роль-драгоценность, добытая словно из ничего, на ходу и без усилий.
На самом деле в той комедии она и сниматься не хотела — героиня была в два раза старше актрисы, да и все это просто забавная шутка, развернутый этюд на характерность, какой дают иногда студентам, чтобы проверить их ролевой диапазон, ну или вволю творчески похулиганить.
Что же, в фильме «Любовь и голуби» Тенякова просто показала, что она — которую в кино знали еще по знаменитому фильму «Старшая сестра», в театре же по прекрасным ролям сначала в БДТ Георгия Товстоногова, лучшей труппе Советского Союза (в том числе в выдающихся товстоноговских «Ревизоре», «Трех мешках сорной пшеницы» и «Дачниках»), а с конца 70-х в московском Театре имени Моссовета — так вот, показала она, что может просто все и что нет у нее никаких границ актерского «применения».
Конечно, очень важно было, что в растащенном зрителями на цитаты фильме Меньшова Тенякова играла вместе со своим мужем Сергеем Юрским. Тенякова и Юрский были одной из самых знаменитых и уважаемых актерских семей. Их связывало не только происхождение (оба родились в Ленинграде) и фундаментальная, особая ленинградская театральная школа — Наталья Тенякова была ученицей великого театрального педагога Бориса Зона,— но и опыт стойкости к гонениям: когда-то на Юрского ополчился местный партийный бонза Романов, да так, что семье пришлось буквально бежать в столицу, где их «приютил» как раз Театр имени Моссовета. Тенякова сыграла на его сцене немало значительных ролей, многие из них в режиссуре Сергея Юрского: сильных женщин, преданных и требовательных жен своих мужей, как Софья Андреевна Толстая, или бунтарш, как ибсеновская Гедда Габлер. Потом по приглашению Олега Ефремова актриса перешла в Художественный театр, в труппе которого служила до конца жизни.
И все-таки Юрский и Тенякова, украшавшие несколько десятилетий жизнь театральной Москвы, всегда оставались отчетливо отдельными. Можно сказать — оставались ленинградцами. Или даже петербуржцами.
К ним как-то невозможно применить слово «звезды», они ими и не были, и само слово это их недостойно. Но знаки их человеческого и актерского высочайшего качества были видны всем, кто вообще способен разглядеть настоящее качество.
При этом определить особенность актерского таланта Теняковой довольно сложно. Ее невозможно было ни с кем перепутать — и благодаря густому, с годами только усилившему свою выразительную хриплость голосу, и особым интонациям, и каким-то неповторимым, часто ломаным жестам, резким движениям головы и рук, очевидной эмоциональной возбудимости, при этом окороченной тревожным, проницательным интеллектом. Вот представляешь себе особые черты ее индивидуальности — и понимаешь: приложи их к кому-то другому, и ничего не выйдет, получится неестественно и неинтересно. А Тенякова умела быть одновременно здешней и возвышенной, укорененной в быт и земные печали, но вместе с тем непонятной и непостижимой.
Она сыграла немало ролей в Художественном театре, но часто «отлучалась» — вместе с Юрским, когда он ставил «немхатовского» Эжена Ионеско (в «Стульях» — это было еще в середине 90-х — Тенякова блестяще доказала, что вроде бы чуждая русской школе драматургия абсурдизма может быть ею отлично присвоена) или свои фантазии о Марке Шагале. Актриса вроде бы «старой» закалки, она безошибочно определяла таланты нового времени — и одну из лучших своих театральных ролей, Гурмыжскую в «Лесе» Островского, сыграла у Кирилла Серебренникова. С молодыми Данилом Чащиным и Дмитрием Сердюком работала над пьесой о Светлане Аллилуевой в МХТ и монологом матери из «Жизни и судьбы» Василия Гроссмана в спектакле Театра наций. Как всякая крупная личность, она знала, что такое доверять и не оглядываться на авторитеты и правила. И еще важнейший урок Теняковой — как прожить большую жизнь в стране и в искусстве и при этом никогда не солгать и не принять участие ни в чем дурном" (kommersant.ru/doc/7801036)
"На 81-м году жизни умерла народная артистка России Наталья Тенякова, актриса, которую и при жизни не стеснялись называть великой". Озвучила роль Ахматовой в фильме «Татарская княжна» (2008).
"Знавшие Наталью Максимовну Тенякову рассказывают, что она всегда шутила: вот меня не станет, и все будут говорить, что умерла баба Шура. В общем-то, если смотреть новостную ленту, грустное пророчество сбылось: миллионы сограждан действительно помнят Тенякову прежде всего по роли сварливой, хлопотливой соседки главного героя в известном нескольким поколениям буквально наизусть фильме Владимира Меньшова «Любовь и голуби».
У Теняковой там действительно роль — образец мастерства, роль-драгоценность, добытая словно из ничего, на ходу и без усилий.
На самом деле в той комедии она и сниматься не хотела — героиня была в два раза старше актрисы, да и все это просто забавная шутка, развернутый этюд на характерность, какой дают иногда студентам, чтобы проверить их ролевой диапазон, ну или вволю творчески похулиганить.
Что же, в фильме «Любовь и голуби» Тенякова просто показала, что она — которую в кино знали еще по знаменитому фильму «Старшая сестра», в театре же по прекрасным ролям сначала в БДТ Георгия Товстоногова, лучшей труппе Советского Союза (в том числе в выдающихся товстоноговских «Ревизоре», «Трех мешках сорной пшеницы» и «Дачниках»), а с конца 70-х в московском Театре имени Моссовета — так вот, показала она, что может просто все и что нет у нее никаких границ актерского «применения».
Конечно, очень важно было, что в растащенном зрителями на цитаты фильме Меньшова Тенякова играла вместе со своим мужем Сергеем Юрским. Тенякова и Юрский были одной из самых знаменитых и уважаемых актерских семей. Их связывало не только происхождение (оба родились в Ленинграде) и фундаментальная, особая ленинградская театральная школа — Наталья Тенякова была ученицей великого театрального педагога Бориса Зона,— но и опыт стойкости к гонениям: когда-то на Юрского ополчился местный партийный бонза Романов, да так, что семье пришлось буквально бежать в столицу, где их «приютил» как раз Театр имени Моссовета. Тенякова сыграла на его сцене немало значительных ролей, многие из них в режиссуре Сергея Юрского: сильных женщин, преданных и требовательных жен своих мужей, как Софья Андреевна Толстая, или бунтарш, как ибсеновская Гедда Габлер. Потом по приглашению Олега Ефремова актриса перешла в Художественный театр, в труппе которого служила до конца жизни.
И все-таки Юрский и Тенякова, украшавшие несколько десятилетий жизнь театральной Москвы, всегда оставались отчетливо отдельными. Можно сказать — оставались ленинградцами. Или даже петербуржцами.
К ним как-то невозможно применить слово «звезды», они ими и не были, и само слово это их недостойно. Но знаки их человеческого и актерского высочайшего качества были видны всем, кто вообще способен разглядеть настоящее качество.
При этом определить особенность актерского таланта Теняковой довольно сложно. Ее невозможно было ни с кем перепутать — и благодаря густому, с годами только усилившему свою выразительную хриплость голосу, и особым интонациям, и каким-то неповторимым, часто ломаным жестам, резким движениям головы и рук, очевидной эмоциональной возбудимости, при этом окороченной тревожным, проницательным интеллектом. Вот представляешь себе особые черты ее индивидуальности — и понимаешь: приложи их к кому-то другому, и ничего не выйдет, получится неестественно и неинтересно. А Тенякова умела быть одновременно здешней и возвышенной, укорененной в быт и земные печали, но вместе с тем непонятной и непостижимой.
Она сыграла немало ролей в Художественном театре, но часто «отлучалась» — вместе с Юрским, когда он ставил «немхатовского» Эжена Ионеско (в «Стульях» — это было еще в середине 90-х — Тенякова блестяще доказала, что вроде бы чуждая русской школе драматургия абсурдизма может быть ею отлично присвоена) или свои фантазии о Марке Шагале. Актриса вроде бы «старой» закалки, она безошибочно определяла таланты нового времени — и одну из лучших своих театральных ролей, Гурмыжскую в «Лесе» Островского, сыграла у Кирилла Серебренникова. С молодыми Данилом Чащиным и Дмитрием Сердюком работала над пьесой о Светлане Аллилуевой в МХТ и монологом матери из «Жизни и судьбы» Василия Гроссмана в спектакле Театра наций. Как всякая крупная личность, она знала, что такое доверять и не оглядываться на авторитеты и правила. И еще важнейший урок Теняковой — как прожить большую жизнь в стране и в искусстве и при этом никогда не солгать и не принять участие ни в чем дурном" (kommersant.ru/doc/7801036)
"Знавшие Наталью Максимовну Тенякову рассказывают, что она всегда шутила: вот меня не станет, и все будут говорить, что умерла баба Шура. В общем-то, если смотреть новостную ленту, грустное пророчество сбылось: миллионы сограждан действительно помнят Тенякову прежде всего по роли сварливой, хлопотливой соседки главного героя в известном нескольким поколениям буквально наизусть фильме Владимира Меньшова «Любовь и голуби».
У Теняковой там действительно роль — образец мастерства, роль-драгоценность, добытая словно из ничего, на ходу и без усилий.
На самом деле в той комедии она и сниматься не хотела — героиня была в два раза старше актрисы, да и все это просто забавная шутка, развернутый этюд на характерность, какой дают иногда студентам, чтобы проверить их ролевой диапазон, ну или вволю творчески похулиганить.
Что же, в фильме «Любовь и голуби» Тенякова просто показала, что она — которую в кино знали еще по знаменитому фильму «Старшая сестра», в театре же по прекрасным ролям сначала в БДТ Георгия Товстоногова, лучшей труппе Советского Союза (в том числе в выдающихся товстоноговских «Ревизоре», «Трех мешках сорной пшеницы» и «Дачниках»), а с конца 70-х в московском Театре имени Моссовета — так вот, показала она, что может просто все и что нет у нее никаких границ актерского «применения».
Конечно, очень важно было, что в растащенном зрителями на цитаты фильме Меньшова Тенякова играла вместе со своим мужем Сергеем Юрским. Тенякова и Юрский были одной из самых знаменитых и уважаемых актерских семей. Их связывало не только происхождение (оба родились в Ленинграде) и фундаментальная, особая ленинградская театральная школа — Наталья Тенякова была ученицей великого театрального педагога Бориса Зона,— но и опыт стойкости к гонениям: когда-то на Юрского ополчился местный партийный бонза Романов, да так, что семье пришлось буквально бежать в столицу, где их «приютил» как раз Театр имени Моссовета. Тенякова сыграла на его сцене немало значительных ролей, многие из них в режиссуре Сергея Юрского: сильных женщин, преданных и требовательных жен своих мужей, как Софья Андреевна Толстая, или бунтарш, как ибсеновская Гедда Габлер. Потом по приглашению Олега Ефремова актриса перешла в Художественный театр, в труппе которого служила до конца жизни.
И все-таки Юрский и Тенякова, украшавшие несколько десятилетий жизнь театральной Москвы, всегда оставались отчетливо отдельными. Можно сказать — оставались ленинградцами. Или даже петербуржцами.
К ним как-то невозможно применить слово «звезды», они ими и не были, и само слово это их недостойно. Но знаки их человеческого и актерского высочайшего качества были видны всем, кто вообще способен разглядеть настоящее качество.
При этом определить особенность актерского таланта Теняковой довольно сложно. Ее невозможно было ни с кем перепутать — и благодаря густому, с годами только усилившему свою выразительную хриплость голосу, и особым интонациям, и каким-то неповторимым, часто ломаным жестам, резким движениям головы и рук, очевидной эмоциональной возбудимости, при этом окороченной тревожным, проницательным интеллектом. Вот представляешь себе особые черты ее индивидуальности — и понимаешь: приложи их к кому-то другому, и ничего не выйдет, получится неестественно и неинтересно. А Тенякова умела быть одновременно здешней и возвышенной, укорененной в быт и земные печали, но вместе с тем непонятной и непостижимой.
Она сыграла немало ролей в Художественном театре, но часто «отлучалась» — вместе с Юрским, когда он ставил «немхатовского» Эжена Ионеско (в «Стульях» — это было еще в середине 90-х — Тенякова блестяще доказала, что вроде бы чуждая русской школе драматургия абсурдизма может быть ею отлично присвоена) или свои фантазии о Марке Шагале. Актриса вроде бы «старой» закалки, она безошибочно определяла таланты нового времени — и одну из лучших своих театральных ролей, Гурмыжскую в «Лесе» Островского, сыграла у Кирилла Серебренникова. С молодыми Данилом Чащиным и Дмитрием Сердюком работала над пьесой о Светлане Аллилуевой в МХТ и монологом матери из «Жизни и судьбы» Василия Гроссмана в спектакле Театра наций. Как всякая крупная личность, она знала, что такое доверять и не оглядываться на авторитеты и правила. И еще важнейший урок Теняковой — как прожить большую жизнь в стране и в искусстве и при этом никогда не солгать и не принять участие ни в чем дурном" (kommersant.ru/doc/7801036)
"На 81-м году жизни умерла народная артистка России Наталья Тенякова, актриса, которую и при жизни не стеснялись называть великой". Озвучила роль Ахматовой в фильме «Татарская княжна» (2008).
"Знавшие Наталью Максимовну Тенякову рассказывают, что она всегда шутила: вот меня не станет, и все будут говорить, что умерла баба Шура. В общем-то, если смотреть новостную ленту, грустное пророчество сбылось: миллионы сограждан действительно помнят Тенякову прежде всего по роли сварливой, хлопотливой соседки главного героя в известном нескольким поколениям буквально наизусть фильме Владимира Меньшова «Любовь и голуби».
У Теняковой там действительно роль — образец мастерства, роль-драгоценность, добытая словно из ничего, на ходу и без усилий.
На самом деле в той комедии она и сниматься не хотела — героиня была в два раза старше актрисы, да и все это просто забавная шутка, развернутый этюд на характерность, какой дают иногда студентам, чтобы проверить их ролевой диапазон, ну или вволю творчески похулиганить.
Что же, в фильме «Любовь и голуби» Тенякова просто показала, что она — которую в кино знали еще по знаменитому фильму «Старшая сестра», в театре же по прекрасным ролям сначала в БДТ Георгия Товстоногова, лучшей труппе Советского Союза (в том числе в выдающихся товстоноговских «Ревизоре», «Трех мешках сорной пшеницы» и «Дачниках»), а с конца 70-х в московском Театре имени Моссовета — так вот, показала она, что может просто все и что нет у нее никаких границ актерского «применения».
Конечно, очень важно было, что в растащенном зрителями на цитаты фильме Меньшова Тенякова играла вместе со своим мужем Сергеем Юрским. Тенякова и Юрский были одной из самых знаменитых и уважаемых актерских семей. Их связывало не только происхождение (оба родились в Ленинграде) и фундаментальная, особая ленинградская театральная школа — Наталья Тенякова была ученицей великого театрального педагога Бориса Зона,— но и опыт стойкости к гонениям: когда-то на Юрского ополчился местный партийный бонза Романов, да так, что семье пришлось буквально бежать в столицу, где их «приютил» как раз Театр имени Моссовета. Тенякова сыграла на его сцене немало значительных ролей, многие из них в режиссуре Сергея Юрского: сильных женщин, преданных и требовательных жен своих мужей, как Софья Андреевна Толстая, или бунтарш, как ибсеновская Гедда Габлер. Потом по приглашению Олега Ефремова актриса перешла в Художественный театр, в труппе которого служила до конца жизни.
И все-таки Юрский и Тенякова, украшавшие несколько десятилетий жизнь театральной Москвы, всегда оставались отчетливо отдельными. Можно сказать — оставались ленинградцами. Или даже петербуржцами.
К ним как-то невозможно применить слово «звезды», они ими и не были, и само слово это их недостойно. Но знаки их человеческого и актерского высочайшего качества были видны всем, кто вообще способен разглядеть настоящее качество.
При этом определить особенность актерского таланта Теняковой довольно сложно. Ее невозможно было ни с кем перепутать — и благодаря густому, с годами только усилившему свою выразительную хриплость голосу, и особым интонациям, и каким-то неповторимым, часто ломаным жестам, резким движениям головы и рук, очевидной эмоциональной возбудимости, при этом окороченной тревожным, проницательным интеллектом. Вот представляешь себе особые черты ее индивидуальности — и понимаешь: приложи их к кому-то другому, и ничего не выйдет, получится неестественно и неинтересно. А Тенякова умела быть одновременно здешней и возвышенной, укорененной в быт и земные печали, но вместе с тем непонятной и непостижимой.
Она сыграла немало ролей в Художественном театре, но часто «отлучалась» — вместе с Юрским, когда он ставил «немхатовского» Эжена Ионеско (в «Стульях» — это было еще в середине 90-х — Тенякова блестяще доказала, что вроде бы чуждая русской школе драматургия абсурдизма может быть ею отлично присвоена) или свои фантазии о Марке Шагале. Актриса вроде бы «старой» закалки, она безошибочно определяла таланты нового времени — и одну из лучших своих театральных ролей, Гурмыжскую в «Лесе» Островского, сыграла у Кирилла Серебренникова. С молодыми Данилом Чащиным и Дмитрием Сердюком работала над пьесой о Светлане Аллилуевой в МХТ и монологом матери из «Жизни и судьбы» Василия Гроссмана в спектакле Театра наций. Как всякая крупная личность, она знала, что такое доверять и не оглядываться на авторитеты и правила. И еще важнейший урок Теняковой — как прожить большую жизнь в стране и в искусстве и при этом никогда не солгать и не принять участие ни в чем дурном" (kommersant.ru/doc/7801036)
"Знавшие Наталью Максимовну Тенякову рассказывают, что она всегда шутила: вот меня не станет, и все будут говорить, что умерла баба Шура. В общем-то, если смотреть новостную ленту, грустное пророчество сбылось: миллионы сограждан действительно помнят Тенякову прежде всего по роли сварливой, хлопотливой соседки главного героя в известном нескольким поколениям буквально наизусть фильме Владимира Меньшова «Любовь и голуби».
У Теняковой там действительно роль — образец мастерства, роль-драгоценность, добытая словно из ничего, на ходу и без усилий.
На самом деле в той комедии она и сниматься не хотела — героиня была в два раза старше актрисы, да и все это просто забавная шутка, развернутый этюд на характерность, какой дают иногда студентам, чтобы проверить их ролевой диапазон, ну или вволю творчески похулиганить.
Что же, в фильме «Любовь и голуби» Тенякова просто показала, что она — которую в кино знали еще по знаменитому фильму «Старшая сестра», в театре же по прекрасным ролям сначала в БДТ Георгия Товстоногова, лучшей труппе Советского Союза (в том числе в выдающихся товстоноговских «Ревизоре», «Трех мешках сорной пшеницы» и «Дачниках»), а с конца 70-х в московском Театре имени Моссовета — так вот, показала она, что может просто все и что нет у нее никаких границ актерского «применения».
Конечно, очень важно было, что в растащенном зрителями на цитаты фильме Меньшова Тенякова играла вместе со своим мужем Сергеем Юрским. Тенякова и Юрский были одной из самых знаменитых и уважаемых актерских семей. Их связывало не только происхождение (оба родились в Ленинграде) и фундаментальная, особая ленинградская театральная школа — Наталья Тенякова была ученицей великого театрального педагога Бориса Зона,— но и опыт стойкости к гонениям: когда-то на Юрского ополчился местный партийный бонза Романов, да так, что семье пришлось буквально бежать в столицу, где их «приютил» как раз Театр имени Моссовета. Тенякова сыграла на его сцене немало значительных ролей, многие из них в режиссуре Сергея Юрского: сильных женщин, преданных и требовательных жен своих мужей, как Софья Андреевна Толстая, или бунтарш, как ибсеновская Гедда Габлер. Потом по приглашению Олега Ефремова актриса перешла в Художественный театр, в труппе которого служила до конца жизни.
И все-таки Юрский и Тенякова, украшавшие несколько десятилетий жизнь театральной Москвы, всегда оставались отчетливо отдельными. Можно сказать — оставались ленинградцами. Или даже петербуржцами.
К ним как-то невозможно применить слово «звезды», они ими и не были, и само слово это их недостойно. Но знаки их человеческого и актерского высочайшего качества были видны всем, кто вообще способен разглядеть настоящее качество.
При этом определить особенность актерского таланта Теняковой довольно сложно. Ее невозможно было ни с кем перепутать — и благодаря густому, с годами только усилившему свою выразительную хриплость голосу, и особым интонациям, и каким-то неповторимым, часто ломаным жестам, резким движениям головы и рук, очевидной эмоциональной возбудимости, при этом окороченной тревожным, проницательным интеллектом. Вот представляешь себе особые черты ее индивидуальности — и понимаешь: приложи их к кому-то другому, и ничего не выйдет, получится неестественно и неинтересно. А Тенякова умела быть одновременно здешней и возвышенной, укорененной в быт и земные печали, но вместе с тем непонятной и непостижимой.
Она сыграла немало ролей в Художественном театре, но часто «отлучалась» — вместе с Юрским, когда он ставил «немхатовского» Эжена Ионеско (в «Стульях» — это было еще в середине 90-х — Тенякова блестяще доказала, что вроде бы чуждая русской школе драматургия абсурдизма может быть ею отлично присвоена) или свои фантазии о Марке Шагале. Актриса вроде бы «старой» закалки, она безошибочно определяла таланты нового времени — и одну из лучших своих театральных ролей, Гурмыжскую в «Лесе» Островского, сыграла у Кирилла Серебренникова. С молодыми Данилом Чащиным и Дмитрием Сердюком работала над пьесой о Светлане Аллилуевой в МХТ и монологом матери из «Жизни и судьбы» Василия Гроссмана в спектакле Театра наций. Как всякая крупная личность, она знала, что такое доверять и не оглядываться на авторитеты и правила. И еще важнейший урок Теняковой — как прожить большую жизнь в стране и в искусстве и при этом никогда не солгать и не принять участие ни в чем дурном" (kommersant.ru/doc/7801036)
